Далее, по окончательной редакции проекта, внесенного Канцеляриею в Совет министров, был внесен ряд постановлений: о Государственном Совете и его членах по особому назначению, о равном числе членов по назначению и по выборам; о рассмотрении законодательными учреждениями росписи государственных доходов и расходов и ассигнований, росписью не предусмотренных, о кредитах, не подлежащих рассмотрению палат или какому-либо сокращению, о случаях неутверждения росписи и неназначения к 1 мая контингента лиц, подлежащих призыву, а также технические правила о последовательности рассмотрения проектов законов и утверждения их государем и, наконец, правила о предъявлении запросов министрам.
Затем, как уже упоминалось, в личное одолжение графу Витте была включена статья о декретах, выходящих от высших представителей управления.
Наконец, в статье об ответственности за общий ход государственного управления включено имеющее огромное политическое значение и сделавшееся потом боевым лозунгом добавление, что они отвечают „перед Его Императорским Величеством“. И наконец, грозная статья 66 о возможности привлечения к ответственности Государственною Думою или Государственным Советом министров (которая признана была, как я указывал, не только опасною и мало понятною и Тхоржевским, и бароном Нольде, получившая дополнительное, но решительное замечание графа Витте, „что такая ответственность возможна в особом суде, но не по суду Думы и Государственного Совета“) была вовсе исключена.
Иначе говоря, министры объявлены неприкосновенными особами. Императорское правительство ответственно только перед царем, последний его формирует, пестует, охраняет.
Результаты совещания Совета министров вылились в его Мемории, которые послужили канвою для последующих занятий Особого совещания.
Ввиду подробного изложения всех главных вопросов, затронутых во время обсуждения, приведем краткий обзор выводов Мемории.
Как отмечено в Мемории, заседаний Совета министров было пять (10, 12, 14, 18 и 19 марта), но, несмотря на такую продолжительность обсуждения, несмотря на огромную важность обсуждаемых вопросов, Мемория представляется весьма поверхностною и не идет в сравнение с обработкою материалов, прежними совещаниями. Она скользит по затронутым вопросам, не углубляясь в их сущность. Она очень невелика: в Мемории всего восемь страниц. В ней отмечены внесенные Совмином поправки редакционного характера. В сущности, как выше отмечалось и что установил Таганцев, основная часть поправок была определена графом Витте во время „работы над документами“. За этой фразой, столь любимой бюрократами всех времен, скрываются тайны „стряпни“, в том числе и конституционного характера, призванной „начертать пределы дарованного населению участия в государственном строительстве и сопоставить их с точным указанием сферы Верховной власти Государя, так как надолго оставлять несогласованными прежние законы и вновь преподанные начала было бы невозможно без дальнейших колебаний общественного сознания, а оставить этот труд до созыва Думы значило бы вовлечь впервые собранных представителей населения в опасные и бесплодные прения о пределах их собственных прав и природе отношений их к верховной власти, тогда как они в монарших предначертаниях должны найти определение ближайших условий своей производительной для общей пользы деятельности“ (цит. по книге Таганцева).
Потом Мемория отмечала, что ввиду принципов, провозглашенных Манифестом 20 февраля, сохранено единственно за монархом почина в пересмотре Основных законов, важное значение получает полнота их изложения. Ввиду невозможности точно разграничить по содержанию закон от повелений в порядке управления Совет признал необходимым возможно подробнее определить ту область, в коей власть верховная осуществляется единолично. Поэтому надлежит придать „указам о приведении законов в исполнение“ более распространительное определение, а равно упомянуть о праве государя издавать указы, направленные к ограждению государственной и общественной безопасности и порядка, к обеспечению народного благосостояния».
Переходя далее к правам верховной власти руководить органами управления, в виде их назначения и увольнения, Мемория указывает на возникшее по сему предмету среди членов Совета разногласие. Большинство полагало установить это право без всяких ограничений, то есть распространить его и на ту сферу, представители коей пользовались по уставам 1864 г. так называемым правом несменяемости. Далее отмечалось, что министры не пришли к одному мнению в вопросе о несменяемости судей. Большинство находило, что зловредность такого права до сих пор корректировалась тем, что и эти чины знали, что монарх неограниченный волен сменить их в случае признанной им необходимости, а с другой стороны, что он волен отменить и самый закон о несменяемости; а теперь эта сдержка отпадает, так как отмена несменяемости в будущем зависела бы от согласия членов Думы, а потому надо с этим покончить теперь. Но меньшинство не могло согласиться на отмену права, принадлежавшего к основным началам судебных уставов и дающего возможность судьям решать дело по совести, и прибавляли, что отменить это право теперь, после обещаний Манифеста 17 октября, было бы неудобно с точки зрения общей политики, к тому же меньшинство предполагало существование этого права безопасным, ввиду законной возможности увольнения неблагонадежных судей в порядке дисциплинарного производства22.