Распространение христианства привело к возникновению новой этноконфессиональной идентичности в восточнославянском регионе. Появление Киевской митрополии и крещение в «рускую» веру способствовало нивелировке былого племенного этнического своеобразия. Термины «русский» и «христианин» стали взаимозаменяемыми словами синонимами[3]. Ефросиния Полоцкая в Иерусалиме «обита у Святое Богородици в Руском манастыри»[4]. Весьма показательна и система самоидентификации Кирилы Туровского. Наиболее выразительно она нашла отражение в созданном им каноне на «Успение преподобныа княгини Ольги, бабы Владимеря». «Русь» в этом источнике пониается в широком смысле как территория всего государства, как совокупность всех восточнославянских земель, исповедующих «рускую» веру[5]. Можно говорить о формировании в среде восточнославянской элиты в это время параметров новой коллективной идентичности, характерной для всех земель Киевской Руси. Вряд ли можно подвергать сомнению факт существования «политического народа» Киевской Руси («княжеского сообщества»). Очевидна и однородность городской материальной культуры на всем восточнославянском пространстве. Стремление употреблять термин «древнерусская народность» в советской историографии было продиктовано не в последнюю очередь желанием учитывать эти очевидные факты. Правда, само смысловое содержание этой дефиниции у разных исследователей был весьма неоднозначным. Кроме тех, кто делал и делает выводы о монолитной древнерусской общности, проблемы, характеризовали древнерусское единство как относительное, в первую очередь, в этническом плане[6]. Белорусский археолог и историк Г. Штыхов в своих трудах целенаправленно проводит тезис о том, что об однородной этнографической общности восточных славян и наличия у них «живого», а не литературного, единого языка говорить не приходится[7].
Весьма скептически оценивает возможность существования единого древнерусского самосознания современный украинский историк Наталья Яковенко. Она считает весьма спорным тезис о том, что все население Восточной Европы осознавало свое этническое единство. О невозможности такой формы сознания свидетельствует, согласно Н. Яковенки, отсутствие единого информационного поля на такой громадной, разделенной непроходимыми лесами и болотами, территории, которой была княжеская Русь, что исключает возможность сознания такого типа, кроме узкого круга образованной элиты[8]. Достаточно близкая точка зрения на эту проблему обоснована украинскими историками и археологами Людмилой Иванченко и Александром Мотей[9].
Говорить о существовании общего этнического самосознания основной массы населения (90 % – крестьяне) Киевской Руси вряд ли возможно. Трудно согласится и с суждением российского ученого Валентина Седова будто бы основой восточнославянской этноязыковой общности (древнерусской народности) было городское (!) население, которое якобы говорило на живом древнерусском языке, в то время как в сельских местностях прочно сохранялись диалектные особенности, которые легли в основу новых восточнославянских языков. Только монголо-татары и литовская экспансия, согласно мнению этого исследователя, «виновны» в исчезновении древнерусской этнической общности[10].
Не совсем понятно тогда, какие данные исторической лингвистики подтверждают, будто бы городское население разговаривало на одном и том же языке на всей территории Киевской Руси? Берестяные грамоты свидетельствуют как раз об обратном[11]. Вместе с тем, не может вызывать споров тезис об однородности материальной и духовной культуры горожан на всем пространстве Киевской Руси (за исключением языка). Этот культурный комплекс ничто не мешает называть древнерусским.
Совершенно иное дело деревня. Когда в 1128 году произошел поход на земли Полоцкого княжества, то летописец знал, что коалиция идет на «Кривиче», как и то, что Глеб Менский в 1113 г. «воевал дреговичи». А Владимир Давыдович, который писал в 1147 г. Изяславу Мстиславичу в Киев, ясно понимал, что его волость – это «Вятиче»[12]. Когда говорим о сознании основной массы сельского населения, то кажется, не будет ошибочным утверждение о сохранении ими племенной (кривической, дреговической и радимической) самоидентификации еще и в начале XII в., о чем убедительно свидетельствуют письменные источники и специфика погребального обряда, характерные летописным племенам[13]. Вместе с тем, успехи христианизации делали свое дело – во второй половине XII века «умирает» племенная этническая самоидентификация. Со страниц летописей навсегда исчезают кривичи, дреговичи, радимичи. Интересно, что нивелировка племенного своеобразия и «русификация» этноконфессиональной ментальности, с одной стороны, ускорила процессы языковой интеграции на пространствах будущих этнических территорий каждого с существующего сегодня восточнославянских народов, а с другой стороны, способствовала языковой дивергенции, очерчивала языковые границы между территориями будущих белорусов, великороссов и украинцев. Возникновению этнической территории белорусского народа непосредственно предшествовало возникновение двух частей восточнославянской территории – поприпятской и подвинско-поднепровской, которые сформировались к середине ХІІ века. В этих частях восточнославянской этнической территории появились многие элементы традиционной культуры и языка белорусского народа. На ее базе формировалась уже собственно белорусская этническая территория. Формирование первоначальной (центральной) части этнической территории белорусов происходило в XIII–XIV веках и в первой половине XV века на границе этих двух регионов. Это – Виленщина, Гродненщина, Минщина и Поднепровье[14].
3
Ластоўскі В.Ю. Гісторыя беларускай (крыўскай) кнігі. Коўна, 1926. С.7; Черепин Л.В. Исторические условия формирования русской народности до конца 15 в. // Вопросы формирования русской народности и нации. Москва-Ленинград, 1958. С. 58; Седов В.В. Формирование восточнославянской народности // КСИА. Москва, 1989. № 198. С.14; Зайкоўскі Э. Роля канфесійнага фактару ў нацыянальнай свядомасці беларусаў // Фарміраванне і развіццё нацыянальнай самасвядомасці беларусаў. Беларусіка Albaruthenica. Кн.2. Мінск, 1992. С. 263–271; Багдановіч А.Б. Да пытання аб канфесійным кампаненце ў вызначэнні этнічнай самасвядомасці ўсходнеславянскага насельніцтва Беларусі перыяду сярэдневякоўя // Веснік БДУ. Серыя 3. Мн., 1998. № 3. С. 3–7;
6
Черепин Л.В. Исторические условия формирования русской народности до конца 15 в. С. 7–105; Wilinbachow W. Struktura kultury staroruskiej w wiekach X–XII // Kwartalnik historyczny. Warszawa, 1972. № 4. S.832–842; Рабинович М.Г., Чистов К.В. Важнейшие особенности истории восточных славян // Этническая история славян и этнокультурные связи народов Центральной и Восточной Европы. Чернигов, 1979. С. 107–114; Пазднякоў В.С. Да этнічнай гісторыі Беларусі(спроба перыядызацыі).// Усебеларуская канферэнцыя гісторыкаў. Гістарычная навука і гістарычная адукацыя у Рэспублікі Беларусь(новыя канцэпцыі і падыходы) Мінск, 3–5 лютага 1993 года. Тэзісы дакладаў і паведамленняў. Гісторыя Беларусі. Мн., 1993. Ч.1. С. 6–8; Носевич В. Белорусы: становление этноса и «национальная идея»// Белоруссия и Россия: Общества и государства. Москва, 1998. Вып.2. С. 11–30.
7
Штыхаў Г. Насельніцтва зямель Беларусі ў IX–XIII ст. (вытокі беларускай народнасці) // З глыбі вякоў. Наш край: Гісторыка-культуралагічны зборнік. Мн., 1992. С. 15–40. Штыхов Г. В. Древнерусская народность: реалии и миф. // Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Этногенез и этнокультурные контакты славян. Москва, 1997. Т.3. С. 376–385.
8
Яковенко Н. Нарис історіi Украiни з найдавніших часів до кінця XVIII століття. Киiв, 1997.С.59.
9
Иванченко Л., Моця А. И так разошелся славянский народ…// Родина. Москва, 2002. № 11–12. С.37.
11
Зализняк А.А. Значение новгородских берестяных грамот для истории русского и других славянских языков // Вестн. АН. СССР 1988, № 8. С 99; Зализняк А.А. Древненовгородский диалект и проблемы диалектного членения позднего праславянского языка // X международный съезд славистов. Славянское языкознание. Москва. 1988. С.165.; Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. Москва, 1995.
12
ПСРЛ. Ленинград, 1927. Т.1. Вып.2. С. 297–298; ПСРЛ. Москва-Ленинград, 1962, Т.2. Стб.282; Рыбаков Б. А. Древняя Русь. С.319.
13
Арциховский А. В. В защиту летописей и курганов// Советская археология. Москва, 1937. Т.4. С. 53–61; Лысенко П.Ф. Дреговичи. Мн., 1991. С. 18–49; Штыхаў Г.В. Крывічы. С. 62–104.
14
Піліпенка. М.Ф. Фармаванне пачатковай этнічнай тэрыторыі белару-скага народа // Усебеларуская канферэнцыя гісторыкаў. Гістарычная навука і гістарычная адукацыя у Рэспублікі Беларусь(новыя канцэпцыі і падыходы) Мінск, 3–5 лютага 1993 года. Тэзісы дакладаў і паведамленняў. Гісторыя Беларусі. 1993. Ч.1.С. 24–25.