— Весьма печально, что ты докатилась до столь неприглядного положения, — скорбно поджала губы вредная тетка.
— Вы не поверите, как мне прискорбно видеть вас навещающей меня. Ах, быть матерью (хоть и неродной) заключенной — наверняка тяжкое бремя, — сочувствующе покивала я.
— Что это ты такая, со всем согласная? — подозрительно спросила Ядвига.
— Я поняла всю бренность и несовершенство бытия, — возвела я глаза к потолку. Мачеха заметно напряглась, отступая.
— Тебя по голове не били? — на всякий случай поинтересовалась она.
— Нет, — буркнула я, принимая вид оскорбленной невинности. Воцарилось молчание. Причем, неловким оно было лишь со стороны Ядвиги, я же тишиной нисколько не тяготилась.
— Кстати! — неожиданно нарушила тишину я. Ядвига вздрогнула всем телом. — А вы зачем приходили, милая мачеха?
— Я? — даже несколько растерялась бывшая княгиня.
— Да, — с самым благожелательным видом улыбнулась я. — Хотели поинтересоваться моим здоровьем и справиться, не нужно ли мне чего?
— Как раз наоборот, — прошипела мачеха. Она вообще всегда быстро приходит в себя, и вывести её из равновесия не так-то просто. — Я пришла, чтобы показать тебе твое настоящее место!
— Ах, Ядвига, — поморщилась я. — Это все так высокопарно, что, право, навевает зевоту. Вы хотите сказать мне что-нибудь по-настоящему интересное? В смысле, что-нибудь такое, чего не говорят обыкновенные злодеи своим невинным пленникам?
Надо сказать, вдохновенная моя речь мачехе отчего-то не слишком пришлась по душе. Она даже как-то порозовела от злости.
— Ты! — не выдержала Ядвига, наконец. — Да как ты смеешь?! Ты должна на коленях молить меня о пощаде, о том, чтобы я оставила тебя и твоего выродка в живых!
Хрясь! Это я, виновата, не сдержалась. Предыдущие приключения научили меня тому, что придворные легкие пощечины — вещь, увы, малопригодная для отстаивания своей позиции. Потому я ударила кулаком, с разворота, в скулу. Мачеха, явно непривычная к подобному обращению, отлетела на несколько шагов, схватилась за щеку, и, в великом изумлении, осела на пол.
— Ты… — прошептала она, удивленно меня разглядывая. — Ты еще пожалеешь!
— Думаю, еще месяц сидения взаперти с новым чирьем научит вас вежливости по отношению к правящей княгине, — на редкость пакостно ухмыльнулась я.
Допекли, сил уже на них на всех не хватает! Да, она не знает, что я блефую, и сама уж точно никаких чирьев наслать не смогу, и что? Я нахожусь в заранее невыгодном положении, и защищаюсь, как могу.
— Дрянь! — со слезами в голосе выкрикнула мачеха и убежала вон.
Я философски пожала плечами. Меня всегда искренне забавляли вопросы типа: «Почему никто не понимает, что, сражаясь со Злом, сам ему уподобляется?». Забавляли, скорее всего, потому, что как таковые они для меня не стояли. В моем понимании мира все было предельно просто: есть я — добро, а все, кто против меня, соответственно, — зло. И я борюсь с ним всеми, доступными способами. Все остальное — суть пустая лирика, не только не нужная, но еще и вредная для мозгов. Правда, пускай она и для каждого своя, тем не менее, должна быть одной.
Да и тем для размышления у меня было много, прямо даже не знаю, за какую взяться. Думаю, мятежи в северных провинциях спланированы и осуществлены для того, чтобы отодвинуть от власти меня. До родов осталось не так уж и далеко, а значит, надобность во мне скоро отпадет. Печально, но факт. Значит, мне придется действовать на упреждение, однако так, чтобы никто в этом моей руки не увидел…
Несколько дней я вела себя как самая образцовая пленница. Я покорно кушала все, что мне давали, срамных песен не пела, не буянила и даже не склоняла стражников к мятежу. Я надеялась, что на какое-то время обо мне забудут. О том же красноречиво просила записка волхва, которую я нашла в хлебе: «Светлая княгиня! Сидите тихо, не привлекайте лишнего внимания. Вокруг неспокойно». И все. Ни привета, ни даже поинтересоваться моим состоянием не соизволил. Впрочем, это я уже придираюсь. Скучно-с сидеть без дела…
Надо сказать, вопросом моего досуга озаботилась не я одна. Одной темной и таинственной ночью (в камере окон не было, а время суток я определяла по тому, как мне приносили еду) в мою темницу опять заявилась Ядвига.
— Милая мачеха! — умилилась я. Создавалось такое ощущение, что вместе с животом росла и моя наглость. — Вы снова пришли навестить меня, а я даже не успела соскучиться!