Итак, на площади стоял высокий помост. На помосте — гора дров, на её вершине — тело Светлого князя в деревянном коробе. Перед всей этой конструкцией фигура Огневита казалась какой-то особенно маленькой и жалкой. Наверное, таким и выглядит человек, перед всей мощью Древа. Не могу подробно рассказать обо всем, что говорил волхв, по той причине, что время от времени я словно бы проваливалась в вязкое забытье. Точно знаю, что, воспользовавшись подвернувшейся оказией, Огневит прочел проповедь на тему честной праведной жизни, и такой же смерти. Некоторые даже всплакнули… Впрочем, некоторые кусочки его речи остались в моем сознании:
— Истинно говорю вам — великий князь почил в день предыдущий… И как каждому князю, по склонностям его, даем мы имя народное, так Всеволоду сыну Святослава, дадено будет имя Мудрый… И не печалься сверх меры, народ, ибо как жизнь дерева продолжается в семенах его, так и наша жизнь продолжается в детях наших… И восславим мы наследницу Светлого князя Всеволода Мудрого, дочь его — Светлую княжну Ярославу.
Народ разразился криками, но я даже толком не понимала, приветственные они, или наоборот. Я встала, поклонился почившему батюшке, и народу. И в тот момент, когда сгибалась я в поклоне, просвистело мимо меня что-то, да в спинку кресла вонзилось. Я, конечно, почти сразу поняла, что это был арбалетный болт, но дергаться не стала, не по-княжески. Я завершила поклон, выпрямилась, и с гордо выпрямленной спиной села, не обращая ровно никакого внимания на трепещущее рядом оперение. Вот теперь народ точно разразился приветственными криками в мой адрес, и негодующими — в адрес неизвестного злодея.
Огневит церемонию прерывать не стал, однако быстро закончил свою речь, и из посоха его — молоденького деревца с ярко-зеленой кроной и перекрученными корнями, плеснуло настоящим огнем, поджигая великий погребальный костер. Члены княжеской семьи один за другим подходили, и бросали туда ветви сирени.
— И восславим в последний раз князя нашего, Всеволода Мудрого! — закричал волхв. И народ подхватил этот крик, достойно провожая в последний путь достойнейшего из князей. И многие клялись в тот день, что в дыме погребального костра видели они огромную фигуру Светлого князя, взмывающую к небесам.
Потом речь взяла я, выразив свою скорбь, и сообщив нетерпеливо переминающемуся народу о том, что как только прогорит костер, на площадь будут выставлены столы с бесплатной снедью и выкачены бочки с медовухой — на помин души покойного. Народ изъявил желание выразить свою скорбь хоть сейчас, и я не могла винить их в этом. Что ж, великие умирают, но народ остается живым всегда — и это естественное течение жизни.
Скорбеть наш народ умел, делал он это, не торопясь, и со вкусом, втихую рассчитывая подогнать окончание поминок аккурат под мою коронацию. А и правда: поят-кормят бесплатно, отчего же не порадоваться обретению новой княгини? Честно говоря, мне было как-то даже все равно. Ибо кормили мы людей на их же налоги, еду да медовуху давали попроще — все всё знают, никто не в обиде.
Глава 8
Откровенно говоря, я не слишком-то хорошо помню, как прошел трехдневный траур по батюшке. Все это потребовало от меня колоссального напряжения сил и эмоций, и мне казалось, будто бы вокруг все залито полупрозрачным белым туманом.
В ночь перед возведением на трон ко мне ненадолго заглянул Колдун. Мы оба знали, что этого нельзя было делать, но мне так нужна была его поддержка, а он так хорошо это понимал… К тому же, какой бы он был Колдун, если бы не смог защитить нас от подглядывания и подслушивания?
При взгляде на меня, Король признался, что я напоминаю некоторых его знакомцев. А именно — призраков, умерших очень давно и очень нехорошей смертью. От тех, мол, тоже только глаза и остаются. Я долго думала, оскорбиться мне или нет, и, похоже, настолько ушла в себя (а попросту сделала наглую попытку уснуть), что Колдун только покачал головой, поцеловал меня, наслал сон и смылся. Засыпая, я костерила его на все лады, а уж что мне снилось… Того не стерпит никакой пергамент, а я сохраню навеки в глубинах своей памяти, искренне радуясь, что не умею краснеть.
Само возведение на трон, следующим утром, происходило в теплой и даже дружеской обстановке, в большей степени оттого, что Ядвига его не посетила, сказавшись больной. Если бы церемонию не портила еще и постная физиономия Альберта, я искренне считала бы день удавшимся.
Итак, с утра меня подняла Иса. Я была совершенно выспавшаяся, бодрая, и даже почти утратила тот нежный зеленоватый цвет, что ввел Колдуна в заблуждение. Потом меня хорошенько накормили, водрузили на голову венок из ивовых ветвей, что символизировали полное духовное очищение, и отвели париться в баньку, ибо будущая княгиня должна быть чиста не только душой, но и телом. То, что меня хотели в этой бане поджечь — я сочла несмешным и неоригинальным. Тем более, что подоспевшие стражники быстро все погасили и я смогла-таки домыться. Нет, право слово, ну до чего же скудная у людей фантазия: пытаться поджечь баню, стоящую на видном месте во дворе княжеского терема! Да она даже задымиться не успела, как её тут же потушили! Правда, помоями, но не в этом суть!