— Возможно, но я не перестану вас добиваться и использую для этого любые средства.
Он запомнился ей черным силуэтом на фоне заходящего солнца. Он стоял, опираясь на палку, похожий на памятник, а она бежала от него прочь, чтобы побыстрее укрыться в выбранном ею самой убежище — монастыре Медлен на улице Фонтен.
Замок Сен-Жермен предоставлял Людовику XIV все возможности для альковных забав. Его покои соседствовали с покоями королевы и находились как раз над комнатами герцогини де Лавальер и госпожи де Монтеспан, между которыми он еще не успел сделать окончательный выбор, хотя его страсть к ослепительной Атенаис разгоралась что ни день, то сильнее. Он не мог отослать от себя женщину, родившую от него шестерых детей, пусть выжили только двое, чья любовь и верность не вызывали у него сомнений. В Сен-Жермен он мог жить со всеми тремя женщинами почти что одной семьей, а потому проводил там как можно больше времени.
Мари тоже было там хорошо, потому что она могла часто видеться с верной подругой Атенаис. Новая служба Мари в свите Марии-Терезии не была обременительной. Как-то раз, дожидаясь начала игры у королевы, она заглянула к госпоже де Монтеспан и нашла там Лозена, расположившегося, словно у себя дома, и беспечно, по своему обыкновению, болтавшего с маркизой; мадемуазель Дезейе тем временем усердно вплетала в прическу своей госпожи жемчуг и драгоценные камни. При появлении девушки Лозен, развалившийся в кресле, вскочил на ноги и схватил ее руку, чтобы запечатлеть на ней галантнейший поцелуй. Такое рыцарство было ему не слишком свойственно, однако отказ Мари стать его женой стал хорошим фундаментом для их дружбы.
— Почему такой печальный вид, дитя мое? — вскричал он. — Слава богу, печаль даже идет вашей красоте, сейчас вы кажетесь мне еще очаровательнее, чем обычно. Мы как раз говорили о вас…
— Обо мне? Разве я могу представлять какой-то интерес?
— Что я вам говорила? — молвила маркиза, выбирая в шкатулке серьги. — Бедняжка Мари страдает от безнадежной любви, ей бы стать женой красавца лорда Селтона, а ее выдают за старичка, который возжелал ее семейного титула…
— Умоляю, Атенаис, — ответила ей Мари, — мы уже много раз все это обсуждали, и вы знаете обстоятельства не хуже, чем я, я обязана выйти за господина де Сен-Реми, который уже этим вечером превратится в де Фонсома. В противном случае моя мать будет обречена на продолжение мучений.
— Неужели вы надеетесь осчастливить ее своим замужеством? — спросил Лозен с неожиданной серьезностью. Хорош зять, старше ее на десять лет, и появился невесть откуда!
— Разумеется, она бы предпочла ему кого-нибудь другого, но господин де Сен-Реми — протеже господина Кольбера, а матушка и так уже довольно гневила короля.
К тому же она очень ослабла после болезни, едва не стоившей ей жизни.
— Герцог де Фонсом, извлеченный из рукава сыном суконщика? — засмеялся Лозен. — Это какое-то издевательство! Каково ваше мнение, маркиза? Ведь король вас боготворит, почему же вы ничего не смогли предпринять, чтобы помешать этому наглому маскараду?
— Я пыталась, но все тщетно. Судя по всему, наш государь питает к герцогине странную неприязнь, корни которой мне до сих пор неведомы. А ведь рассказывают, что прежде он был сильно к ней привязан. Все переменилось, как по волшебству, в момент смерти королевы-матери…
— Наверное, так он выметает сор из прежнего двора, помнящего правление Мазарини и зависимое положение, в котором тот держал его, короля. Одновременно с герцогиней от двора была отлучена госпожа де Шомбер. Собственно, в этом нет ничего необычного, хотя гуманностью здесь и не пахнет.
— Вот именно! Настоящее торжество гуманности! — отрезала Атенаис. — Но скажите, капитан гвардейцев, не пора ли вам в прихожую короля? Смотрите, не опоздайте!
Лозен грациозно развернулся на красных каблуках и ослепительно улыбнулся свой подруге, которая, по утверждению многих, успела побывать его любовницей.
— Вы безжалостно указываете мне на дверь! Что ж, спешу на зов долга. До встречи, прелестные дамы!
И он исчез, поклонившись с изяществом, которому позавидовал бы опытный танцор.