— Правда, а зачем он нам? — спросил Грузин. — И тачку бросать надо, пока не поздно. Далеко мы на ней не уедем.
— Заложник, — отчетливо произнес Юм, глядя вперед. — И тачка нужна. Я на одной ноге далеко не упрыгаю.
— А что с Ментом? — тихо спросил Склифосовский, стараясь не высовываться.
— Ой, правда. А что с Ментом? А где он? — затараторили все.
— Хрен с Ментом, — спокойно сказал Юм. — Сам выберется, я ему не нянька.
— Вот правильно, — опять заговорил капитан. — Зачем на себя мертвого милиционера вешать? Это вы правильно рассудили.
Он никак не мог понять, почему все так смеются. По щекам у него текли слезы, растворяясь в морщинах, как дождевая вода просачивается в трещины высохшей под лучами солнца земли.
— Сворачивай! — вдруг рявкнул Юм и резко вывернул руль из Жениных рук. Машина слетела с дороги на обочину, подпрыгнула два раза, с хрустом ворвалась в высокий кустарник и заглохла.
— Ты что, совсем рехнулся? — Женя потёрла ушибленное колено. — Мы же все чуть не…
Но тут мимо них за кустами пронеслись одна за другой две милицейские машины.
— Это что, за нами? — шепотом спросил Целков.
— За вами, сынки, конечно, за вами, — опять подал голос капитан. — Так что вы лучше уходите. Бросьте меня тут вместе с машиной и уходите. И вам спокойнее будет, и мне за жизни ваши бестолковые.
— Вытаскивай его, — вдруг скомандовал Юм и вылез из кабины.
Капитана вытащили за ноги и поволокли в лес. Он не дергался, не сопротивлялся, только бормотал все время:
— Вот и правильно, ребятки, вот и молодцы.
— Целка, давай его вон к той березе прикручивай, — приказал кореец, оглядевшись по сторонам. — И машину сюда подгоните.
— Вот-вот, так меня, — облегченно пробормотал капитан и сам встал у дерева.
Грузин привязал Анисимова к стволу старой высокой березы и начал бить. Василий Петрович только охал при каждом ударе и молчал, с надеждой глядя то на Юма, то на Женю. Видно, понимал, что они тут главные и от них все зависит.
— Ну что, ментяра? — Юм подошел к нему и злобно посмотрел в глаза, сморщив лицо. — Ну теперь посчитаемся. Целка, возьми трос, полезай вон на ту березу и привяжи к стволу как можно выше. Только чтоб второй конец сюда можно было опустить.
— Зачем? — удивился Целков.
— Делай, раз ведено!
— Вы, ребятки, не волнуйтесь, — продолжал радостно бормотать капитан, — меня здесь не скоро найдут. Вы мне только кляп в рот засуньте, чтобы я кричать громко не смог. Может, только с телеги с какой услышат, а так…
— Никто тебя не услышит. — Юм подошел к Анисимову и стал медленно давить пальцем на глаза, закрыв ему рот. Капитан замычал от боли и замотал головой. Юм перестал давить только тогда, когда палец на целую фалангу утонул в глазном яблоке.
— У-у, мамочки, — тихо завыл капитан. За чем ты так?.. Но это ничего, это ничего. Вы, главное, меня не убивайте, вам потом за это скостится.
— Трос привяжи к бамперу и сдай назад, сколько сможешь, — приказал Юм, вытерев палец о китель Анисимова.
Капитан завертел головой, но так и не смог разглядеть березу, которая постепенно выгнулась дугой.
— Что, мент, за мою жизнь беспокоишься? — спросил Юм, смастерив петлю из тоненького кожаного ремешка милицейской портупеи. — Ты думаешь, ты тут основной? — Крепко привязав удавку к туго натянутому тросу, он накинул ее на шею капитану. — Нет, дружок, это я тут основной.
Капитан молчал. Только теперь до него дошло, что с ним собирается сделать этот человек… вернее, это существо. Молчали все, в ужасе глядя на корейца. Женя сидела в кабине, закрыв глаза, и, казалось, спала.
— Запомни, ментяра! — закричал Юм, взведя курок пистолета и приставив дуло к тросу. — Меня звать Юм! И я тут основной! Никто, слышите, никто не сможет меня остановить!
Щелкнул выстрел, и лопнувший трос со свистом метнулся ввысь, захлестнув удавку. Хрустнули шейные позвонки, и голова капитана, обдав всех густой бурой кровью, взлетела в солнечное небо, а оттуда упала и покатилась в кусты.
С березы медленно посыпалась пожелтевшая листва, падая на плечи людей, в каком-то благоговейном, диком, первобытном ужасе глядящих на привязанное к дереву обезглавленное тело…
Пешка
Они сидели на скамье подсудимых, за решеткой, как два затравленных животных. На людей не смотрели и не разговаривали. Адвокат вел дело хуже некуда. Все время пытался давить на их невменяемость, хотя обе прошли уже по два освидетельствования и были здоровы. Было ясно, что адвокат махнул рукой на это дело. Только иногда он задавал Нефёдову вопросы, не был ли Лобов наркоманом и как часто он употреблял спиртные напитки.