Детальный и аргументированный разбор генезиса и особенностей государственности проделали Л. С. Васильев и Л. Крадер [Васильев, 1983, с. 3–57; Krader, 1955; 1978]. Они обратили внимание на особую форму «чифдом» («вождество»)[9], образующуюся на промежуточном этапе в процессе трансформации догосударственных структур в государство и потому присущую как земледельцам, так и номадам. По мнению Л. С. Васильева и Л. Крадера, степняки в своем социально-политическом развитии не были способны подняться выше «чифдома» [Васильев, 1983, с. 32; Krader, 1978]. Однако некоторые из отмеченных Л. С. Васильевым параметров «чифдома» (основополагающая роль генеалогического родства, главенство сакрализованного лидера, разделение труда и обмен, то, что «правитель из слуги общества начинает становиться… господином над ним» [Васильев, 1983, с. 40]) не просматриваются в Монгольской империи и ряде подобных ей образований. Не случайно абсолютное большинство историков рассматривают огромные, зачастую рыхлые и эфемерные степные объединения как ранние государства[10].
Некоторые исследователи проводят обобщения на более узком фоне, сопоставляя лишь кочевые империи, в которых находят следующие сходные черты: 1) сохранение формы родоплеменных институтов, наполняемых новым содержанием, соответствующим степени развития классового общества и государства [Бернштам, 1946, с. 145; Кляшторный, 1984, с. 149; Марков, 1973, с. 7; Нацагдорж, 1975, с. 2; Плетнева, 1982, с. 106; Сэр-Оджав, 1971, с. 24–25; Федоров-Давыдов, 1966, с. 227; Krader, 1955, с. 68]; 2) строго централизованное управление с чертами военной диктатуры, характерное для крупнейших кочевых империй — древнетюркских и Монгольской [Марков, 1973, c. 7; Ширендыб, 1974, с. 28]; 3) состояние постоянной войны с соседями; 4) громадные размеры ([Плетнева, 1982, с. 106, 117][11].
Степень повторяемости государственно-политических явлений оценивается неоднозначно. Можно встретить абсолютизацию традиции: с точки зрения Б. Я. Владимирцева, Н. Ц. Мункуева и некоторых других историков, в устройстве монархии, созданной Чингисханом, все было повторением того, что существовало и до него [Владимирцев, 1934, с. 96, 97, 102, 103; История МНР, 1967, с. 106; Мункуев, 1970, с. 366; Fox, 1937, с. 106]. Некоторые исследователи подходят к этой проблеме более осторожно, полагая, что государство монголов либо «напоминало вполне прежние кочевые империи». [Чулошников, 1924, с. 86], либо носило «определенный отпечаток перенятых древних традиций» [Ширендыб, 1974, с. 25], либо имело неких «предвестников событий XIII века» [Рерих, 1958, с. 334].
По поводу «предвестников» существуют резко противоположные мнения. Обычно предпочтение отдают какой-нибудь одной этносоциальной общности кочевников, приписывая ей славу исходного пункта центральноазиатской государственности.
Историки придают особое значение державе хунну (III в. до и. э. — II в.) — первому достоверно известному политическому образованию в восточной части Великой Степи. Еще в XVIII в. Ж. Дегинь утверждал, что «Хунну было кочевое государство, из которого впоследствии вышло турецкое (т. е. древнетюркское. — В. Т.), а затем монгольское» (цит. по [Бернштам, 1946, с. 23]). Подобные общие констатации встречаются ныне у Л. Квантена, Э. Филлипса и некоторых других востоковедов [Kwanten, 1979, с. 9; Phillips, 1969, с. 22, 23]. Чаще всего хуннская традиция понимается как сходство отдельных компонентов политической организации, и предпринимаются попытки конкретизировать данное понятие. Самым значительным государством кочевников раннего средневековья был, несомненно, первый Тюркский каганат, и именно в его устройстве ищут аналогии с царством шаньюев Люаньди, иногда представляя эль древних тюрок как результат развития хуннской государственности [Савинов, 1984, с. 32, 34]. Эту преемственность видят в дублировании правящего триумвирата хуннов (каган, ябгу, шад-шаньюй, правый и левый сянь-ваны) [Киселев, 1951, с. 501], системы крыльев [Грач, Потапов, 1964, с. 69, 70; Толстов, 1938, с. 76], десятичного разделения армии [Phillips, 1969, с. 24], трактования сакральной связи правителя с Небом [Фасеев, 1978, с. 128; Mori, 1981, с. 74; Phillips, 1969, с. 24; Turan, 1955, с. 78–80]. Происхождение отдельных явлений в Монгольской империи XIII в. также связывают с хунну: крылья [Гонгор, 1978, с. 17; Хазанов, 1975, с. 197], улусную систему [Таскии, 1973, с. 17; Хазанов, 1975, с. 197], десятичную систему [Sankrityayana, 1964, с. 20, 21; и др.), «традиции степного единства» [Гумилев, 1970, с. 162]. Лишь Дж. Флетчер попробовал (в пределах небольшого абзаца) не просто отметить сходные черты в организации управления, но и проследить развитие «тенденции к империи» от государства хуннов через объединения сяньби, тюрок, киданей к державе монголов XIII в. Эту тенденцию он видел в абсолютизации ханской власти и постепенном установлении жесткой военизированной структуры [Fletcher, 1986, с. 21]. К сожалению, это мнение американского номадиста не подкреплено какими-либо доводами и ссылками на источники.
9
Термин «чифдом» ввел в советскую науку Л. С. Васильев. Как обозначение стадии социополитического развития, он впервые появился в трудах американских историков и социологов Л. Крадера, Э. Сервиса, М. Фрида.
10
Л. С. Васильев применяет понятие раннего государства для следующей за «чифдомом» ступени политического развития (см. [Васильев, 1983, с. 49]). И как раз признаки этой, более поздней формы гораздо больше соответствуют картине общественных отношений в крупнейших кочевых империях.
11
С. А. Плетневой принадлежит, видимо, самая подробная схема сравнения держав номадов. Хотя С. А. Плетнева и относит Хунну, Тюркский каганат и Монгольскую империю к разным «моделям», она все же неоднократно подчеркивает наличие сближающих их политических факторов [Плетнева, 1982, с. 69, 117, 141–142].