Если же мы обратим свой взгляд на демократию, то увидим, что любая реальная демократия европейского типа стремится к веберовскому идеалу. Критические замечания в адрес этого общественного строя с «аристократической» точки зрения, как правило, сводятся к тому, что, мол, избираются не лучшие, а наиболее соответствующие ожиданиям электората, такой же «плебс», как сами избиратели.
Но в реальности политик в ходе избирательной кампании и чиновник в ходе исполнения обязанностей проявляют совершенно разные качества – это очевидно.
Во многом поэтому Вебер считал, что экзамен является достойной альтернативой выборам.
Получается, что демократия реально не существует и в традиционно демократических странах. Точнее, существует – отчасти как помеха управлению, отчасти как пропагандистская маскировка, необходимая для публичной легитимности власти. Вебер, правда, вопрос о публичной легитимности не ставил, разрабатывая идеальную схему управления. Для управления, повторим, демократия – только помеха.
Схема Вебера работает в европейской культуре именно благодаря ее «платоничности»: европеец стремится к формализации всего и вся, как помните, отмечал Победоносцев, считая его тлетворным для общественной жизни и существования государства. Применительно к России Победоносцев был, безусловно, прав, но Россия как минимум в этом отношении совсем не Европа. В европейской культуре это стремление, равно как и отношение к труду, имеет религиозный (в тойнбиевском смысле) характер.
В России религиозность иная. В основном она описывается православием, но не будем забывать: какое-то время у нас торжествовал коммунизм, который также стоит рассматривать как форму религии. Так или иначе эта религиозность не совпадает с европейской. Показательно, что религиозную обособленность России от Европы считали принципиально важной для развития страны такие идеологические оппоненты, как Н. Я. Данилевский и его последовательный критик В. С. Соловьев. Последний предлагал России слиться в экстазе с Европой через объединение церквей. Предложение Соловьева можно назвать даже не утопическим, а идеологическим, имея в виду определение Мангейма, согласно которому идеология – это трансцендентная общественному бытию система взглядов, которая, в отличие от утопии, ни на что не может повлиять. Для Соловьева унификация церковной жизни России и Европы казалась абсолютно нормальной. Но реальная российская религиозность, как уже говорилось, чужда формальной универсальности.
Сегодня вопрос о «вхождении России в европейский дом» очищен, с одной стороны, от иллюзий в стиле Соловьева, но с другой – этот вопрос не может быть поставлен корректно, если не подчеркнуть его религиозно-культурологический характер. Как мы видели, европейские «социальные технологии» (термин Мангейма) и европейский капитализм надстраиваются над определенной религиозностью. Поэтому введение капитализма и демократии в России, превращение нашего общества в «цивилизованное» либо невозможно, либо чревато в лучшем случае двоеверием и кардинальным (до неузнаваемости) изменением культуры, а в худшем – полным развалом культуры. Именно этот процесс и начал происходить на наших глазах до того момента, пока власть не стабилизировалась и «демократические институты» не заняли более скромное место в нашей жизни.
Звучит парадоксально на первый взгляд, но европейские ценности опасны именно тем, что не могут заменить нам наши собственные ориентиры. Они способны функционировать только в качестве карго-структур, фальшивок, вытесняя русскую культуру, но ничего не давая взамен.
У нас демократия не может служить легитимности, культ денег не может служить трудолюбию, культ удачи не может способствовать честности. И легитимность, и трудолюбие, и честность у нас растут совершенно на другой почве и питаются совершенно другими соками. Если эту почву поменять, они просто исчезнут. Вместе с нами.
Русский дух
Данная пессимистическая позиция основана на том, что российское отношение к реальности вообще и к таким социальным реалиям, как государство и богатство, в частности – не просто отличается от европейского, но прямо ему противоположно.
Не только Россию нельзя понять умом, но и вообще что бы то ни было с российской точки зрения недостаточно (а в ряде случаев не принято) понимать умом. Наше отношение к формальным схемам хорошо выражается пословицей «Словами делу не поможешь», а также дзен-буддистским высказыванием «Где официально не протащить и муравья, там частным образом проедет экипаж».