Франция сплачивалась воедино благодаря институту королевской власти, французскому языку и существовавшей на его основе национальной культуре. Не было такого человека во Франции, который яе зпал бы имени и не представлял бы облика короля. Его профиль был отчеканен на монетах, его имя произносили во время церковных месс. Люди, приобщенные к письменной культуре, видели во Франции духовное единство, главой которого выступал король.
Французский язык, сформировавшийся на базе франсийского диалекта исторической области Иль-де-Франс в XIII в., получил повсеместное распространение среди грамотных людей. Королевским ордонансом еще в 1539 г. он был объявлен обязательным для употребления во всех официальных актах. Повсеместно на нем велось судопроизводство, составлялись финансовые документы, гугеноты сделали его и языком религии, тем самым способствуя проникновению его в народную среду на юге Франции.
Король, страна, нация — в одно целое эти три реалии объединялись государством. Что же представляло собой французское государство середины XVII в.?
Королевская власть, эманацией которой, как и в средние века, во многом являлось государство, в сознании людей покоилась на трех основах: религиозной, феодальной и римско-правовой. Так как за редчайшим исключением все подданные французского короля были верующими, богоизбранность монарха, сакраментальный характер его личности обеспечивали ему огромный духовный авторитет. Феодальные по своему происхождению представления о личной верности сюзерену привязывали множество дворян к монарху. Хотя к XVII в. вассальные отношения в значительной степени трансформировались в отношения клиентельные, генетическую связь первых и вторых вряд ли кто будет отрицать. В повышении значимости королевской власти сыграло свою роль и римское право: еще в XIII в. королевские легисты ввели формулу: «Король является императором в своем королевстве». Тем самым подчеркивалась полная независимость французского короля от императора Священной Римской империи.
Королевская власть во Франции XVII в. не поддается социологическому исследованию, ибо в самой ее природе было много мистического, ускользающего от современного рационального осмысления. Мистика присутствовала в самом официальном титуле государя — «король Франции», под словом «Франция» подразумевалась не политическая или географическая реальность, а некая духовная сверхреальность. Мистика, политика, религия, экономика сливались в одно целое. Рациональное расчленение сфер общественной жизни еще только-только намечалось. Последовательно логическое осмысление политических отношений вызывало протест.
Обладая правом законотворчества, высшей судебной юрисдикции, являясь верховным главнокомандующим наемной королевской армии и дворянского ополчения, французский король, казалось бы, представлял собой ничем не ограниченного самодержца. Но именно самодержцем в российском значении этого слова король никогда не был. Его власть имела институциональные и правовые ограничения. Наряду с королевской публичной властью продолжала существовать частная власть массы сеньоров-землевладельцев. Поземельные, личные, имущественные отношения на севере Франции регулировались обычным правом, или кутюмами, на юге (за исключением Ангулема, Клермона и Ле-Пюи) действовало римское право. Отменять кутюмы и даже решительно их изменять король не мог. К тому же он должен был соблюдать естественные права подданных: лишить личность свободы или имущества он мог только в случае чрезвычайной государственной необходимости.
Хотя государство всегда находилось в центре общественного интереса, всегда думали о его судьбах, всегда пытались повлиять на ход и характер его развития, его восприятие современниками отнюдь не было тождественно его внутренней сути. Историки, живущие в конце XX в., могут понять в механизме государства XVII в. нечто такое, что людям XVII в. было недоступно. Последние историографические достижения в этой области мы принимаем за истину, за то, каким в действительности было французское государство середины XVII в.{2}
В самом общем виде его можно охарактеризовать как дворянское государство эпохи раннего развития капитализма. Подавляющее большинство чиновников центрального аппарата и значительная часть местного относились к числу «благородных», лишь среди самых низших служащих преобладали люди третьего сословия.