Королева получала все более грозные ремонстрации парламента с требованиями освобождения принцев и изгнания Мазарини. И это не было простым повторением 1648 г. Генеральный наместник королевства Гастон Орлеанский распорядился, чтобы все командующие воинскими частями подчинялись только его приказам. Распоряжение было зарегистрировано парламентом. Мазарини оказался лишенным важнейшей прерогативы исполнительной власти.
Не имея поддержки среди дворянства, которое на своих тайных ассамблеях осудило его политику, ненавидимый парижанами до такой степени, что ему было опасно показываться на улицах, преследуемый фрондерами, первый министр королевства понял, что проиграл битву. В ночь на 6 февраля 1651 г. в сопровождении небольшого эскорта он покинул Париж.
Через несколько дней к бегству из Парижа приготовилась и королева. Но вместо верного Сегье хранителем печати в то время был навязанный ей фрондерами Шатонеф. Он не преминул предупредить Мерье о готовившемся побеге. Неспособный к энергичным действиям принц призвал коадъютора. Тот не стал терять времени даром. Барабанным боем в городе была поднята тревога. Были отряжены конные патрули объезжать улицы, под ружье подняты отряды городской милиции.
По шуму в городе догадавшись, что ее замыслы раскрыты, королева поспешила уложить сына, уже готового к отъезду, в постель и сама как бы приготовилась ко сну. Ее поспешные действия оказались не напрасными. Весть о готовящемся не то бегстве, не то похищении королевы с сыном облетела не только дома аристократов и буржуа. Многие простолюдины направились к Пале-Руаялю.
Перед дворцом собралась толпа. Напряжение нарастало… И тут Анна приказала открыть двери дворца и впустить народ. Опа сама повела людей в комнату сына. Успокоенные и даже сконфуженные при виде спящего мальчика (двенадцатилетний король умело притворялся) люди покинули дворец. Двоих, как ей показалось вожаков, королева попросила остаться. В беседе с ними она провела всю ночь у кровати сына.
Так началось заключение королевы в столице ее королевства. С этой ночи ворота Парижа строжайшим образом охранялись. Всех выезжавших из города тщательно осматривали.
Тем временем Мазарини добрался до Гавра, чтобы объявить принцам об их освобождении. Он надеялся вновь заключить союз с Конде. Находясь в тюрьме, принц был прекрасно осведомлен о происходившем в стране. Он не видел смысла в союзе с противником, потерпевшим сокрушительное поражение.
Мазарини отправился в изгнание. Конде вскоре с триумфом въехал в Париж.
Дом Конде достиг пика своего могущества. Со всех сторон раздавались советы заключить Анну в монастырь, принцу Конде объявить себя регентом… Сам принц желал быть полновластным первым министром, посягать же на права королевы не входило в его планы. Существовали определенные законы аристократической этики, нарушение которых он, принц крови, считал для себя невозможным. А времени для раздумий на этические темы не было. Ситуация все время менялась.
Издавна тихо враждовали дворяне шпаги и дворяне мантии. Теперь в годы кризиса столкнулись их политические амбиции. Первые хотели диктовать свою волю в королевстве, используя Генеральные штаты, вторые стремились утвердить как можно прочнее позиции суверенных судов в системе государственной власти. Сейчас дворянство шпаги, собиравшееся на нелегальные ассамблеи, с особой силой требовало созыва Генеральных штатов{63}. Духовенство поддержало это требование. В ответ парламент постановил прекратить проведение дворянских ассамблей. Конфликт грозил вылиться в вооруженное столкновение. И лишь вмешательство герцога Орлеанского предотвратило его. Идея созыва Генеральных штатов провалилась. Королева, умело использовавшая раздоры среди ее противников, обещала созвать Генеральные штаты 8 сентября 1651 г., т. е. вскоре после достижения Людовиком XIV совершеннолетия (французские короли в то время считались совершеннолетними с 13 лет), когда он мог любое обещание регентши объявить недействительным.