Впоследствии король следующим образом отозвался о состоянии страны после смерти Мазарини: «Хаос царил повсюду… Все имевшие высокое рождение или высокий пост привыкли к бесконечным переговорам с министром (Мазарини. — Е. К.), который сам по себе отнюдь не испытывал отвращения к такого рода прениям, более того, они ему были необходимы; многие вообразили, что у них есть право на нечто, что якобы должно соответствовать их достоинству; не было такого губернатора, который не испытывал бы отвращения к занятию текущими делами, любую просьбу сопровождали или упреками в прошлом, или намеком на будущее недовольство, о котором заранее предупреждали или которым даже угрожали. Милости скорее требовали и вырывали силой, чем ожидали… милости не подразумевали более обязательств. Финансы, обеспечивающие деятельность всего огромного тела монархии, были полностью исчерпаны и до такой степени, что едва ли можно было представить себе источник их пополнения»{78}. И спустя десять лот, когда были написаны секретарями Людовика XIV, а им отредактированы и завизированы эти строки, король посредственно разбирался в финансовых вопросах. В 1661 же году он только-только начинал знакомиться с этой сферой государственного управления. Источники пополнения финансов трудно было представить себе в большей степени из-за некомпетентности короля, чем из-за их отсутствия. Всегда легче искать виновников экономических неурядиц, чем реформировать экономику.
Против сюринтенданта финансов Николя Фуке давно уже велась интрига. Нашлись вполне компетентные люди, представившие королю сведения о состоянии финансов в нужном для них свете. Маршал Тюренп как-то обмолвился по поводу Фуке: «Я думаю, что Кольбер больше всего хочет, чтобы он был повешен, а Ле Телье больше всего боится, как бы его казнь не сорвалась»{79}.
* * *
Любой бюрократ, любой даже самый маленький агент государственной власти должен нутром чуять все виражи корабля, безликой частью которого он является. Чиновник может не понимать всех топкостей высшей политики; главное, что от него требуется, — послушание. Но государству служат отнюдь не бескорыстно. «Великий» принцип do ut des — «даю тебе, чтобы ты дал мне» лежит в основе чиновничьей верности. Вот здесь-то и начинаются сложности. Даю то, что требуют, — это более или менее ясно, но вот что можно взять в качестве платы? Помимо законной оплаты, бюрократ всегда пользуется полузаконными, четвертьзаконными и совсем незаконными услугами, благами, привилегиями. Отличить все эти виды вознаграждения чрезвычайно сложно: услуги, оказываемые им государству, представляются столь значительными, что любая плата за них мала.
В XVII в. процесс становления французской бюрократии только начинался. Еще не устоялись различия в службе государству и в службе лицу. Высшие чиновники еще нередко очень походили на наемных кондотьеров на государственной службе. К тому же при Мазарини, который был по натуре дипломатом, а не бюрократом, в высших сферах прочно обосновались несколько аферистов, умело обделывавших дела кардинала, но не забывавших и себя. Ловкость, беспринципность, бесстрашие — вот что отличало эту гвардию Мазарини: Франсуа-Мари де Брольо граф де Ревель начинал свою карьеру пажом при дворе Мориса Савойского; в 1641 г. Мазарини переманил его на французскую службу, где граф быстро сделал военную карьеру, одновременно выполняя сотни тайных поручений кардинала, но в 1654 г. ему не повезло: его убили во время осады Валенсии; другой «друг» и агент Мазарини, Барте, был человеком совершенно темного происхождения, он выдвинулся, обеспечивая доставку секретной корреспонденции кардинала и королевы, получил должность секретаря кабинета королевы{80}; самым активным и самым доверенным лицом кардинала являлся Джузеппе Дзонго Ондедеи, про которого говорили, что он был всеобщим шпионом, продавал всех и вся{81}. Из окружения кардинала вышли и два антипода, как бы олицетворявших собой прошлое и будущее французской бюрократии: сюринтендант финансов Николя Фуке и получивший в 1661 г. звание интенданта финансов Жан-Батист Кольбер.