В плетении интриг он был не менее опытен, чем Кольбер, но его подвела интуиция государственного человека и царедворца. Он не сумел рассмотреть в любителе балов и женщин, заядлом картежнике и охотнике великого короля. Он не понял, что отныне транжирить деньги открыто и беззастенчиво имеет право лишь один человек.
Роскошь других допускается, по она должна быть в тени великолепия и блеска короля. И было еще одно существенное обстоятельство: Людовик желал устранения или умаления всех должностей и институтов, которые обеспечивали концентрацию власти. По мнению молодого монарха, власть должна была находиться только в одних руках. В его!
После смерти Мазарини Людовик ликвидировал саму должность первого министра королевства. Теперь наступила очередь сюринтенданта финансов. Но, так как природа не приходила на помощь, предстояло, прежде чем ликвидировать должность, устранить человека. Тому было много препятствий. Одно из самых серьезных то, что Фуке являлся владельцем должности генерального прокурора Парижского парламента. Владелец этой должности подлежал суду исключительно самого парламента. А никакой уверенности не могло быть в том, что магистраты утвердят нужный приговор. Выход придумал Кольбер. Сюринтенданту передали, что король желает пожаловать ему почетное звание, даруемое только самым родовитым дворянам, согласно традиции магистратов в это звание не возводили. Одновременно сам Людовик заявил Фуке о необходимости срочно создать резервный фонд в миллион ливров{83}.
Тщеславие и желание угодить королю сделали свое дело. Фуке продал должность генерального прокурора за 1400 тыс. ливров. Теперь королю предстояло справиться только со своими страхами, ибо реальных препятствий больше не осталось. Безусловно, Фуке располагал значительной клиентелой, ему принадлежало несколько укрепленных замков с расквартированными там воинскими частями, верными лично ему. Но мог ли Фуке или кто-либо из его близких решиться на мятеж? Впрочем, пожалуй, в таких делах перестраховка никогда не может быть лишней.
Детальную подготовку ареста осуществил Кольбер. В принципе он же подал идею о ликвидации поста сюринтенданта. Кольбер умел улавливать тайные желания своего властелина и находить для них соответствующую форму выражения. К тому же так не закрадывалось сомнение по поводу бескорыстности его подсиживания сюринтенданта. Сам Кольбер прекрасно понимал, что власть измеряется отнюдь не только высотой занимаемого поста; главное — иметь возможность навязывать людям свою волю.
5 сентября 1661 г. Николя Фуке был арестован. Король в письме к матери описал эту простую операцию: «Этим утром, как обычно, сюринтендант пришел работать со мной, я вынужден был его задерживать то под одним предлогом, то под другим, притворялся, что ищу нужные бумаги, наконец, из окна кабинета я увидел во дворе замка (капитана королевских мушкетеров. — Е. К.) д’Артаньяна, тогда я отпустил сюринтенданта… Д’Артаньян остановил его на площади перед церковью и арестовал»{84}. В тот же день король объявил, что он не будет назначать нового сюринтенданта, а займется финансами сам.
Людовик считал Фуке гораздо более опасным, чем он был на самом деле, поэтому на суде король добивался вынесения бывшему сюринтенданту смертельного приговора. Но из 22 судей только 9 приняли мнение короля, остальные высказались за ссылку. Тогда монаршей волей Фуке был отправлен на вечное заключение в крепость Пинероль.
Николя Фуке был слишком независимым человеком. Служа королю, он считал необходимым сохранять для себя значительную свободу маневра. А для достижения свободы пользовался обманом. Теперь на протяжении долгих лет ему предстояло расплачиваться за свою независимость, свои пороки, а отчасти и за свои достоинства.
Невеликих умственных способностей, но исключительной силы воли и самомнения, молодой король, даже не задаваясь этой целью, с первого же дня своего единоличного правления начал навязывать стране новый стиль. Принцы крови, министры, дворяне, магистраты подстраивались под короля. Одним это подстраивание ничего не стоило. Кольбер и многие люди окружения обрели в Людовике идеального главу новой формировавшейся бюрократии. Другим пришлось забыть о прежних амбициях и довольствоваться или придворным блеском, как Бофору, или верной солдатской службой, как Конде, или литературным злословием, как Ларошфуко. Третьи оказались в немилости, степень которой различалась от крепости для Фуке до прозябания в провинции для Ондедеи и Барте.