А без власти даже самую правильную теорию реализовать не удается.
Тюрго продолжал отправлять функции интенданта в захудалой провинции. Силы, знания, понимание того, как вывести страну из тупика. Все было… А время шло. Административная деятельность в Лиможе становилась все более обременительной. Прибыв в Париж в январе 1774 г., Тюрго, как никогда, остро почувствовал, как не хочется возвращаться. Он писал: «При расставании с Парижем меня охватила грусть и не отпускает до сих пор, но это не печаль неудовлетворенных амбиций… Когда мне приходится оставлять друзей, то я так же печален, как и отправленный в изгнание министр»{118}.
Приходили мысли уйти со службы и полностью посвятить себя научным трудам. Болела печень. Сорок семь лет еще далеко не старость, но каждому свой срок… Искал забвение от тяжелых дум, слушая музыку Глюка и сочиняя гекзаметры. Весть о назначении на пост государственного секретаря по морским делам не ошеломила Тюрго. Он принял ее как должное. «По крайней мере я расстанусь с Лиможем», — меланхолически отметил он{119}. Тюрго был слишком умен, чтобы испытывать радость честолюбца, вдруг вознесенного на высокий пост. Такому посту надо сильно не соответствовать, чтобы ликовать по поводу его получения.
Предшественником Тюрго на посту морского министра был Буржуа де Буан, человек д’Эгийона. Инертный и малокомпетентный в делах своего ведомства, по приходу к власти Людовика XVI он быстро оказался в числе кандидатов на замещение. Первоначально Морепа рекомендовал на его место интенданта морского ведомства в портах и колониях де Клюпьи. Де Клюпьи обладал тем плюсом, что советовался с Морепа в период его длительного пребывания не у дел. Но против де Клюньи нашлись возражения у короля. Тогда и родилась идея привлечь Тюрго. За спиной Тюрго не было ни клики, пи влиятельных родственников. Его связь с энциклопедистами была, конечно, подозрительной, но энциклопедисты, с точки зрения Морепа, не представляли собой политической силы. Опасения короля, также не испытывавшего больших симпатий к философам, старику удалось преодолеть, а при встрече застенчивый и нескладный интендант из Лиможа понравился Людовику, столь же нескладному и застенчивому. Слухи о том, что Тюрго избегает женщин, еще более укрепили симпатию короля: он сам, находясь уже несколько лет в законном браке, еще не приступил к исполнению некоторых простых супружеских обязанностей.
Тюрго недолго руководил морским ведомством. Приблизительно через месяц после его назначения, 24 августа, в день Св. Варфоломея, канцлер Мопу и аббат Террэ получили отставку.
Весть была встречена в Париже с ликованием. Толпа носила по улицам два соломенных чучела: одно в канцлерском одеянии, другое в сутане. Люди веселились, зубоскалили над бывшими министрами, отпускали в их адрес крепкие ругательства. В конце концов чучело генерального контролера сожгли, а чучело канцлера повесили у позорного столба, который стоял в то время около церкви Св. Женевьевы. Подобные представления продолжались несколько дней. Отставку Мопу и Террэ люди восприняли не только как устранение ненавистных министров, но и как симптом грядущих перемен. И в среде простого народа и в «хорошем обществе» заговорили о возвращении старого парламента и отмене реформы Мопу.
Зимой 1770/71 г. Мопу при полной поддержке других членов «триумвирата» разработал проект ликвидации Парижского парламента. Согласно королевскому указу, члены парламента были изгнаны из столицы без суда и следствия, их должности конфискованы, просьбы об отставке удовлетворены.
Важнейшие судебные прерогативы парламента, а также право регистрации были переданы реорганизованному Большому совету, который стали называть новым парламентом. Его члены уже не являлись владельцами своих должностей, вступление в должность было возможно только по достижении 25 лет. Новый парламент имел гораздо более ограниченную юрисдикцию. Главное, он отличался полной покорностью монаршей воле{120}.
Насколько пользовался уважением и популярностью среди парижан старый парламент, настолько же был непопулярен парламент Мопу. 27 августа, казнив очередное чучело смещенного канцлера, толпа направилась к Дворцу правосудия выразить свое отношение к членам нового парламента. Смехом и свистом приветствовали первого президента парламента г-на де Николаи, вышедшего из дворца; остальным магистратам пожелали поскорее освободить занимаемые ими места. Ночью у Дворца правосудия был устроен фейерверк, а беспорядки достигли уже такого накала, что нескольких человек ранили, а одного, бывшего полицейского чиновника, убили. Спокойствие не воцарилось и на следующий день. Первому президенту парламента пришлось выдержать осаду в собственном доме{121}.