3 мая 1775 г. приходилось на среду, базарный день в Париже. Цена на хлеб в очередной раз повысилась с 13,5 до 14 су за 4 фунта. Ночью в город вошли толпы крестьян, к ним присоединилась парижская беднота: грузчики, поденщики, чернорабочие, водоносы, подмастерья{129}. Хотя о возможности беспорядков писали даже в газетах, подготовились к ним плохо. Хорошо охранялся лишь крытый хлебный рынок. Другие рынки, склады, мельницы и, главное, булочные оставались без охраны. Кое-кто из булочников успел спрятать хлеб, один хитроумный торговец вывесил даже объявление: «Лавка сдается внаем». Но большинство не избежало грабежа и погрома. Двери запертых лавок взламывали, найденный хлеб раздавали. У булочника Лароша с улицы л’Арбрсек хлеб унесли, не заплатив, у вдовы Сюир взяли 200 хлебов, заплатив лишь за малую часть — из расчета 8 су за 4 фунта. В предместьях Сен-Мартен и Сен-Лоран, где действовал в основном местный ремесленный люд, проводили таксацию исходя из цены, установленной в Версале, булочные громили на Монмартре и в Сент-Антуанском предместье. Контроль над городом в значительной степени был потерян. Самого Тюрго прямо напротив его резиденции встретила вопящая толпа, к нему тянулись руки, сжимавшие заплесневелые куски хлеба….
Лишь во второй половине дня генеральному контролеру удалось активизировать действия полиции и войск. Конные мушкетеры принялись разгонять толпу. Человек сорок были арестованы. Тюрго добился от короля немедленной отставки генерал-лейтенанта парижской полиции Ленуара, заменив его своим человеком. Этим оправданным и необходимым актом Тюрго окончательно испортил отношения с морским министром Сартином, который на протяжении многих лет руководил парижской полицией, создал невероятную по тем временам агентурную сеть, у него были агенты даже в Индии и Америке, и продолжал считать парижскую полицию своей вотчиной. Ленуар был его ставленником и пользовался его покровительством{130}.
На следующий день бунт в Париже не возобновился. Аресты продолжались. У булочных стояли часовые, войска были расставлены по рынкам и на площадях, отряды мушкетеров и конной гвардии день и ночь разъезжали по всем кварталам. Атмосфера оставалась напряженной. В тюрьму один за другим поступали простолюдины за оскорбление патрулей. Со стен приходилось соскабливать афиши с угрозами и проклятиями в адрес правительства и короля. «Людовик XVI будет помазан на царство И июня и казнен 12-го», — возвещала одна. «Если цена на хлеб не понизится, мы уничтожим короля и всю кровь Бурбонов», — предупреждала другая. Говорили, что к самим дверям королевского кабинета в Версале была прибита листовка: «Если цена на хлеб не понизится и министерство не будет сменено, мы подожжем дворец со всех четырех сторон»{131}.
Мирные обыватели, преданные королю всей душой, были в отчаянии от этих беспорядков. Люди набожные умоляли господа простереть свою всемогущую руку, охраняющую государство от гибели. «Если я не ошибаюсь, подобные возмущения всегда предшествовали революциям», — писал в те дни экономист Мирабо, дядя будущего трибуна.
Не остался пассивным созерцателем событий Парижский парламент. Хотя король по настоянию Тюрго предпринял энергичные шаги с целью нейтрализовать парламент, 4 мая магистраты приняли постановление о проведении расследования. Обладая не только судебными, но и полицейскими функциями, формально парламент имел на это право. Правда, именно его расследование и было нежелательно. Поэтому накануне поздно вечером был принят королевский ордонанс о создании чрезвычайной судебной инстанции.