Оставался король. Благодаря его слабеющей поддержке Парижский парламент 12 марта 1776 г. зарегистрировал шесть эдиктов, подготовленных Тюрго. Три из них возглашали проведение глубоких экономических реформ: ликвидацию цеховой системы; замену дорожной трудовой повинности денежным взносом; прекращение регламентации хлебной торговли в Париже… Только кто их мог претворить в жизнь?
В мае 1776 г. министру было предоставлено время заняться переводами столь любимого им Вергилия…
Вечером в день объявления отставки генерального контролера друзья Тюрго собрались в салоне мадам Блондель. Мальзерб всех потешал разбором ошибок великого реформатора. «Думаете, у Вас любовь к общественному благу, — говорил он, обращаясь к Тюрго, ради которого все и собрались. — Да у Вас помешательство на этой почве, только безумный мог надеяться осуществить все, что Вы задумали, и принуждать к тому же короля, Морепа, двор, парламенты…»{133} Все смеялись. Светские люди должны проигрывать с улыбкой и в этом обретать силу.
Событие свершилось. Последний акт драмы был разыгран. Оставалось произнести реплики у «театрального подъезда».
Мария Антуанетта спешила умыть руки. 15 мая она писала матери, австрийской императрице Марии Терезии: «Позавчера г-н Мальзерб покинул министерство, тотчас же он был заменен г-ном Амело. В тот же день был отстранен от должности г-н Тюрго, его заменит г-н Клюни. Признаюсь, дорогая маман, что я не огорчена этими отставками, но я к ним не имею никакого отношения». 16 мая полномочный посол Австрии во Франции Мерси-Аржанто сообщал в конфиденциальном письме той же Марии Терезии: «Генеральный контролер знал о той ненависти, которую питает к нему королева, и в значительной степени поэтому решил подать в отставку. Королева хотела от короля не только отставки г-на Тюрго, но и его заключения в Бастилию в тот день, когда граф де Гин будет объявлен герцогом; потребовались самые сильные и настойчивые демонстрации для предотвращения последствий гнева королевы, причина которого в том, что Тюрго настаивал на отзыве графа де Гина из Лондона. Генеральный контролер пользуется репутацией исключительной честности и любим народом, было бы крайне нежелательно, чтобы его отставку связали с действиями королевы»{134}.
Мадам дю Деффан, пристрастно наблюдавшая за всеми перипетиями министерской деятельности Тюрго и не устававшая злословить по его поводу, писала своему английскому другу, писателю X. Уолполу: «Позвольте Вам высказать то, что я думаю о наших отставленных министрах. Мальзерб просто глуп, Тюрго, безусловно, не таков. Сейчас он уверяет, что опечален не своей опалой, а тем, что более не в его власти сделать Францию счастливой, такой, какой она стала бы, если б его прекрасные прожекты осуществились; в действительности он просто все бы поставил на голову. Его первый подвиг в области хлебной торговли привел к нехватке хлеба в Париже и вызвал здесь мятеж; затем он обрушился на все виды собственности и чуть не погубил торговлю, особенно города Лиона. Факт, что за время его правления дороговизна возросла. Ни одна из его затей не вела к успеху; у него были самые прекрасные планы в мире, но он и понятия не имел о средствах их осуществления… За исключением экономистов и энциклопедистов, весь свет считал его безумцем, которого трудно превзойти в сумасбродности и самонадеянности.
Большое счастье, что мы от него избавились. Кто займет его место? Я не знаю, по хуже человека, лишенного здравого смысла, не будет; по мне, лучше иметь в правительстве ловкого человека, меньшей честности, т. е. с меньшим числом благих намерений, чем деятеля, который не видит дальше своего носа, а считает, что он все видит, все понимает… Подобный персонаж чрезвычайно опасен у кормила власти такого государства, как наше… Ну и достаточно об этом вздорном животном!»{135}. Судя по последней фразе мадам дю Деффан, придворным врагам Тюрго светскость иногда изменяла.
Осенью 1776 г. все крупные реформы Тюрго были аннулированы. Паралич государственной власти становился все более очевидным.
Опыт революционной демократии
Официально признанная и освященная многолетней традицией концепция абсолютистского государства во всех своих принципиальных моментах оставалась неизменной со времен Людовика XIV. В то же время и сам монарх и его монархия становились все менее абсолютными. Хотя во всех официальных документах и на всех официальных церемониях звучали те же формулы, что и 50, и 100 лет тому назад, их значение подверглось сильной эрозии в умах даже тех людей, что произносили и слушали эти формулы. Абсолютизм подразумевает определенное единомыслие всех подданных короля, Франция же конца старого порядка представляла собой общество раздробленное, идейно разобщенное; эта разобщенность многими ощущалась, но так как она не была политически, т. е. зримо, оформлена, то о ней особо не задумывались. Абсолютизм превратился в фикцию, жизненность которой поддерживалась тем, что продолжал функционировать мощный бюрократический аппарат. Конечно, аппарат может некоторое время держать в узде усталое, апатичное общество, по, во-первых, французское общество конца XVIII в. было динамичным, полным энергии и сил, во-вторых, само государство разрушалось изнутри, и дело даже не столько в том, что многие интенданты, члены высших суверенных судов, министры исповедовали различные политические взгляды, а в том, что противоречия раздирали сознание каждого из них. Тюрго был одним из немногих отличавшихся цельностью мировоззрения, и его фиаско усугубило духовную сумятицу в головах бюрократов.