За исключением бездомных и бесхозных бедняков, все крестьяне допускались на первичные собрания по выборам делегатов и составлению наказов. Правда, для третьего сословия были установлены многоступенчатые выборы со сложной системой отбора делегатов в Генеральные штаты. У дворян выборы были прямыми, у духовенства — для одной части прямыми, для другой двухступенчатыми. Администрация на местах, не имея прямых указаний сверху, руководила выборами на свой страх и риск. Более или менее единодушно отсекали городских бедняков: рабочих, подмастерьев, поденщиков. Особенно жестко эта политика проводилась в Париже. Регламент, устанавливавший порядок выборов в столице, гласил, что из членов третьего сословия к участию в первичных собраниях допускались полноправные члены ремесленных цехов и торговых гильдий, лица, занимавшие государственную должность либо имевшие университетскую степень, а также все уплачивавшие подушную подать в размере не менее 6 ливров в год. Лишь в Марселе, Труа, Реймсе подмастерья нескольких профессий провели собрания, составили наказы и избрали делегатов на ассамблеи второй ступени.
Не обошлось и без эксцессов. В Реймсе получили право собраться лишь плотники и кровельщики; ткачи, рабочие самой массовой в городе профессии, были лишены такой возможности. 11 и 12 марта в Реймсе произошел бунт. Толпа рабочих разгромила хлебный склад, несколько пивоварен, бакалейных лавок и харчевен, затем ворвалась в зал, где заседали выборщики. Бунтовщики возмущались, что рабочие не будут представлены в Генеральных штатах{149}. В Руане, как сообщала анонимная брошюра, в дни заседаний выборщиков у городских ворот собралась толпа, которая одобрила список требований и пожеланий, выброшенных из официального сводного наказа третьего сословия Руана и округи{150}.
В Париже устранение наемных работников из политической жизни страны породило лишь скромный отклик в нескольких брошюрах. Автор одной из них шевалье де Море считал недопустимым тот факт, что самый многочисленный, самый полезный и самый драгоценный для государства класс столичного населения лишен представительства в Генеральных штатах; авторы остальных брошюр ограничивались тем, что указывали на лишения рабочего люда и призывали короля, Неккера и Генеральные штаты их облегчить. Сказывалось то, что подавляющее большинство людей из народа и не помышляло о каких-либо политических средствах воздействия на государство. Как отмечал знаток народного быта, писатель Луи-Себастьян Мерсье, простой народ производил впечатление обособленной единицы, отдаленной от остальных сословий{151}.
Для многих и из числа допущенных к выборам — Генеральные штаты, депутаты — сами выборы являлись тайной за семью печатями. Видимо, учитывая этот факт, составители королевских рескриптов не приглашали, а обязывали людей третьего сословия принимать участие в редактировании наказов и назначении депутатов. Тем не менее столь новое и неожиданное дело далеко не у всех вызывало энтузиазм: случалось, что на собрание деревни в 230 дворов приходили 8 человек, деревни в 260 дворов — 16 человек{152}.
Происходило трудное усвоение новых реалий общественного, т. е. собственного бытия. Весной 1789 г. многие французы как бы заново открывали свою страну, обретали новых духовных вождей. С каждым днем усиливалось противостояние государства и гражданского общества. 5 мая это всеобщее и уже поэтому абстрактное противостояние обрело политическую плоть — на первое заседание собрались Генеральные штаты. 17 июня собрание представителей третьего сословия объявило себя Национальным собранием. Развитие гражданского общества достигло своего пика — родилась новая государственная форма. Двойственность государственной власти грозила взрывом. И он последовал…
* * *
Нервное возбуждение жителей столицы летом 1789 г. непрерывно возрастало. Город казался наэлектризованным. Неимущим и особенно женщинам из простонародья каждый день приходилось часами простаивать в очередях за хлебом. Можно сказать, что революционная толпа, которая на протяжении всей революции будет наводить страх на богачей и правительство, формировалась в 1789 г. У дверей булочных. Там же, в очередях, не только накапливалась ненависть к виновникам голода — к скупщикам, мироедам, как говорили тогда, но и осуществлялось первичное политическое образование многих людей, первый раз в жизни обратившихся к «большим вопросам». У народа не было ни клубов, ни салонов, политические новости узнавали в очередях, на работе, нередко у хозяина или в дешевых кабачках и тавернах.