Психологическое состояние парижского люда в ближайшие дни после взятия Бастилии очень точно охарактеризовал П. Л. Кропоткин: «Мы видим народ с его пылким энтузиазмом, с его великодушием, с его готовностью погибнуть за торжество свободы, но вместе с тем — народ, ищущий руководителей, готовый подчиниться новым господам, водворяющимся в городской ратуше»{157}.
Впрочем, ликование длилось недолго. Уже 21 июля на улицах и площадях Парижа вновь стали появляться скопления негодующего народа. Раздавались требования уменьшить цены на предметы первой необходимости. Перед членами недавно конституировавшегося муниципалитета предстала многолюдная делегация от Сент-Антуанского и Сен-Марсельского предместий. В наиболее бедственном положении находились безработные. Часть из них была занята в благотворительных мастерских, сосредоточенных в основном в районе Монмартра. Там их насчитывалось порядка 16 тыс. человек. Платили им 20 су в день, с семьей на эти деньги прожить было невозможно. Рабочие разбредались по окрестностям Парижа и воровали плоды и овощи в ближайших огородах и садах. 15–16 августа на Монмартре начались беспорядки в связи с тем, что в субботу и воскресенье работы были прекращены и рабочие соответственно не получили оплаты. Раздавались угрозы поджечь ратушу. Но когда к месту волнений с небольшим отрядом прибыл Лафайет, «бунтовщики» вышли с цветами приветствовать генерала.
Начавшаяся эмиграция аристократов привела к сокращению производства предметов роскоши, дорогих туалетов, париков. Рабочие ранее процветавших отраслей стали страдать от недостатка заказов и безработицы. 18 августа на Елисейских полях собрались подмастерья тупейных мастеров (так в XVIII в. называли ремесленников, изготавливавших парики). Они требовали, чтобы должностные лица цеха прекратили обременять их различными поборами.
Подоспевший отряд Национальной гвардии после небольшой стычки разогнал толпу возмущенных подмастерьев, но их делегация все же прорвалась в ратушу. Вскоре затем состоялось совместное собрание мастеров и подмастерьев, и между ними было достигнуто соглашение о прекращении незаконных и чрезмерных платежей. Конфликт в цехе изготовителей париков был улажен, но воспоминание о потасовке с национальными гвардейцами вряд ли быстро изгладилось из памяти работников.
Помимо безработных и тупейных подмастерьев, в августе волновались парижские портные, башмачники, слуги. Они требовали повышения заработной платы, улучшения снабжения столицы хлебом. Хотя цена на хлеб несколько понизилась, у булочных по-прежнему стояли огромные очереди.
2 августа разъяренной толпой был убит помощник мэра маленького городка Сен-Дени близ Парижа. Он имел неосторожность сказать при людях: «Этим канальям не следовало бы продавать хлеб по два соля за ливр». Его загнали на колокольню приходской церкви, там закололи и у мертвого отрубили голову. В парижских очередях стали поругивать новые городские власти, иногда доставалось и «герою двух полушарий» маркизу Лафайету. На улице Ферронри арестовали кровельщика, который громогласно обвинял его в подготовке заговора с целью повышения цен на хлеб: «Это предатель, он готовит себе виселицу, и он ее получит»{158}. Стояние в очередях выводило людей из себя. И все же в ту пору гнев рабочих, розничных торговцев, ремесленников, мелких служащих был в большей степени обращен не против новых властей, а против дворянства, духовенства, придворной партии. Характерную в этом отношении петицию направили Учредительному собранию (которое они по старинке называли Генеральными штатами) рыночные торговки Парижа. Под их диктовку писарь Жосс писал: «Книготорговцы Пале-Руаяля и прочие люди, торгующие мыслями, что поставляют нам бумагу для упаковки масла, прислали нам… телегу книг, писаных по белому или вроде того… Везде говорится о Генеральных штатах и всяких других подобных же штуках. Нам хотелось было разобраться во всем, что поют эти тарабарские писания, и тем самым быть в курсе сноса. Но у нас пет времени, чтобы копаться во всех этих бумаженциях… и мы послали за г-ном Жоссом… Это умный парень: читает, как букварь, а счета наши ведет — сам король лучше бы не смог… В общем этот достойный человек, разобравшись во всем бумажном муравейнике, нам объяснил, что судейские крючкотворы, финансисты, попы и краспопятые аристократы упорно хотят вывести из себя бедняков, которых они в насмешку зовут третьим сословием, и поставить их, как бывало, пинком под зад на место, они хотят обойти и обмануть тех, кто их кормит и одевает с головы до ног. Мы узнали также, что они дошли до того, что тысячами дьявольских уловок принудили короля сделать ложный шаг, и в том черном деле были поддержаны придворной блудницей, бонной детей королевы… Кто эта львица растрат, худшая во всем королевстве? Конечно же, мадам Полиньяк…»{159}