II тем не менее с конца осени 1789 до лета 1791 г. революционный процесс хотя и замедлил свой ход, но не остановился.
В некоторых провинциальных городах рабочих допускали в Национальную гвардию: вначале многие из них устремлялись в ее ряды по той простой причине, что время, затраченное на патрулирование города, оплачивалось им как рабочее. А ходить с ружьем по улицам менее утомительно, чем стоять у станка или верстака. Но не только сугубо экономические мотивы привели работников в Национальную гвардию: многим казалось, что революция дала им шанс вырваться наконец из рутины повседневности, дала шанс шагнуть в иную жизнь, и тогда вступление в Национальную гвардию обретало уже политический, мировоззренческий смысл; тогда становится понятным, почему рабочие будут не только нести патрульную службу, но и с готовностью отправятся впоследствии в опасные походы в Вандею и Бретань на подавление мятежей{163}. Среди неимущих постепенно выкристаллизовывалось политически активное меньшинство. Многие же простолюдины предпочитали не лезть в политику без особой надобности. В ту же Национальную гвардию далеко не все стремились записаться.
18 июня 1790 г. Учредительное собрание приняло закон, который исключал пассивных граждан из состава Национальной гвардии, наоборот, все активные объявлялись обязанными нести в ней службу, если желали сохранить свои гражданские права. Вскоре выяснилось, что для многих гражданские права не такая уж большая ценность. В Боже более 85 % активных граждан из числа земледельцев не записались в Национальную гвардию, у ремесленников и торговцев таких оказалось 33 %, у состоятельных буржуа — 27 %. В Сомюре земледельцы были не столь индифферентны — лишь 25 % добровольно расстались с гражданскими правами, среди ремесленников и лавочников 27 % не записались в гвардию, среди буржуа — 21 %, среди наемных рабочих — 52 %{164}. Даже в эпоху революции народ надо было приобщать к политике, объяснять ее смысл и значение.
В Париже особую роль в политическом просвещении плебейских масс играл Клуб прав человека и гражданина, более известный под названием Клуба кордельеров. Чтобы стать его членом, достаточно было платить 2 су в месяц, но на заседания допускались и вовсе неимущие, которые не могли заплатить даже эту скромную сумму. В хартии кордельеров, принятой 27 апреля 1790 г., говорилось, что главная цель клуба — выявлять злоупотребления властей, вскрывать различные нарушения прав человека и подвергать их суду общественного мнения{165}.
Весной 1790 г. в Париже возникло первое братское общество — объединение, еще более демократическое по составу, чем Клуб кордельеров. Его основал безвестный учитель пансиона Клод Дансар; он собирал в библиотеке монастыря якобитов (там же, где заседал и Якобинский клуб), ремесленников и разносчиков фруктов и овощей своего квартала с их женами и детьми, чтобы читать и объяснять декреты Национального собрания{166}. Лишь на десятый месяц существования братского общества одна из парижских газет поместила о нем заметку. К тому времени были созданы еще два объединения подобного же рода: Общество друзей секции Библиотеки и Общество победителей Бастилии. К лету 1791 г. таких обществ в Париже насчитывалось уже более десяти, получили они распространение и в провинции. В городах Франции к 1792 г. от 2 до 8 % мужского населения было охвачено сетью этих демократических организаций{167}.
В Париже в большинстве своем они следовали политической линии Клуба кордельеров. А именно на заседаниях этого клуба подвергались критике кумиры, ниспровержения которых требовал дальнейший ход развития революции. Когда Лафайет подал в отставку с поста главнокомандующего Национальной гвардией, многие секции обратились к нему с петициями, умоляя остаться. Кордельеры осудили сервильный дух этих петиции, неразумное превознесение достоинств честолюбивого генерала. Они не простили Барнаву его выступления в защиту сохранения рабства в колониях. Они поддержали суровые филиппики Марата против Мирабо, обвинившего знаменитого трибуна в продажности и предательстве{168}. Благодаря Демократической прессе и брауским обществам сказанное на заседаниях Клуба кордельеров расходилось по всему Парижу. Закрадывавшиеся в умы простолюдинов сомнения находили подтверждение и поддержку. Незыблемые еще недавно авторитеты подвергались эрозии. Путь оказывался свободным для дальнейшей радикализации сознания, для поиска новых лидеров.