Часто получалось так, что массы уже ощущали тот или иной новый революционный принцип, уже являлись его сторонниками… оставалось кому-нибудь только произнести слово, и здание новой идеологии надстраивалось еще на один этаж. Уже в 1789 г. мелкий люд на практике осуществлял принцип народного суверенитета. А в 1792 г. санкюлоты будут его выдвигать осознанно и с присущей им категоричностью. Секция Сите 3 ноября 1792 г. заявляла, что «любого человека, который сочтет себя облеченным народным суверенитетом, будет рассматривать как тирана, узурпатора общественной свободы, достойного смерти»{211}.
Принцип народного суверенитета признавали и отстаивали и якобинцы, но они его интерпретировали в духе парламентаризма; по их мнению, народ передавал суверенитет своим избранникам, которые и выступали в качестве наиболее истинных и достойных выразителей народных чаяний. Разговоры о неотчуждаемости народного суверенитета они воспринимали как замаскированную контрреволюцию.
Прямая демократия — вот механизм политической власти, казавшийся санкюлотам идеальным. В полной мере она осуществлялась в их организациях: секциях, народных и секционных обществах. Но, возможно, именно прямая демократия обусловила тот факт, что движение санкюлотов не обладало стабильной организационной структурой. А политические действия их всегда отличались определенной незавершенностью. За короткий срок существования несколько раз менялись политические кадры: рядовые движения санкюлотов оставались томи же, а офицеры и унтер-офицеры, поднявшись на волне того или иного народного выступления, завоевав известность, спешили интегрироваться в более «респектабельные» политические структуры.
Санкюлоты понимали народный суверенитет буквально и однозначно: народом они считали самих себя и потому в любой момент могли возложить на себя обязанность законодательствовать, управлять и судить. Вот принципы прямой демократии, доведенные до абсолюта. О санкюлотах нельзя сказать, что они были наделены чувством собственного достоинства, они были наделены гораздо большим — чувством исторического достоинства. Они не произносили слово «история», в ту пору оно не было в ходу, но ощущение, что история осуществляется здесь в Париже и они ее главные творцы, их не покидало.
Максимализм политического мышления — источник силы и слабости одновременно. А подчас источник преступлений. Когда 31 июля 1792 г. общее собрание одной из парижских секций объявило, что оно возвращает себе свои права и не признает более Людовика XVI королем французов, — то был величайший порыв революционной энергии, увлекший за собой тысячи людей, и ни противодействие Законодательного собрания, ни сопротивление швейцарской гвардии не смогли предотвратить взрыв: 10 августа 1792 г. монархия во Франции была ликвидирована. И те же санкюлоты в составе «революционной армии» казнили виновных и невинных в Лионе, их руками представитель в миссии, член Конвента Каррье в Нанте топил баржи с заключенными, с их помощью Тальеп, Баррас и Фрерон в Бордо и Провансе устраивали массовые казни. В сентябре 1792 г. народный суверенитет получил свое санкюлотское воплощение в расправе над содержавшимися в парижских тюрьмах. Конечно, в самих убийствах 2–4 сентября 1792 г. участвовало незначительное количество санкюлотов, по-видимому, не более 300 человек, по каждую тюрьму в те дни окружали огромные толпы народа, одобрявшего эти избиения и готового выступить против любого, попытавшегося бы их остановить.
Демократическое сознание на ранних стадиях своего развития пронизано авторитарностью, тем более неизбежной, что демократы на первых порах всегда выступают в качестве меньшинства, питающего иллюзии, что оно является большинством.
* * *
Сводим ли демократический опыт французской революции к истории народного движения? Вряд ли. Активность народных масс — это условие существования демократии, но не сама демократия. Скорее ее можно охарактеризовать как динамическую систему власти, базирующуюся на трех видах политических гарантий: первая — гарантия свободного развития политического инакомыслия в его идеологических и организационных формах; вторая — гарантия свободного избрания на все государственные посты, занятие которых обеспечивает возвышение над обществом; третья гарантия заключается в легализации всех форм протеста против проявления любого государственного произвола. Демократия это не государственная форма, не социальное движение, а тип политического механизма, тип функционирования власти в минимальной степени отчужденной от населения. Да, именно одновременно и тип, и система власти. Демократия очень сложна по своему внутреннему устройству и в этом одна из причин ее хрупкости.