Демократия имеет свою метафизику, постулаты, в которые любой демократ верит, — иначе больше верить по во что. Есть Геркулесовы столбы, необходимость которых вынужден признать любой человек действия, — беспредельный скепсис в гуманитарной науке и политике обрекает на бессилие или безнравственность. Демократия же зиждется на балансе сил и признает значимость нравственности. С этой точки зрения вряд ли можно оспорить суждение Дж. Дьюи: «Основа демократии — это вера в способности человеческой природы, вера в интеллект человека и в силу накопленного совместного опыта людей. Это вера не в то, что все это имеется в наличии в окончательном виде, но в то, что, если способствовать, это может расти и быть в состоянии генерировать все в большей степени развитие знаний и мудрости, необходимых для направления коллективного действия»{212}.
Путь Франции к демократии начался не в один из великих революционных дней (14 июля 1789 г., 10 августа 1792 или 31 мая — 2 июня 1793 г.). Становление правового государства — одна из важнейших предпосылок демократии. Это становление осуществлялось на протяжении веков, и следует признать, что абсолютистское государство не было первой ступенью в его развитии, его история восходит к сословной монархии и далее — к правовой регуляции отношений сюзерена и вассалов в рамках классического феодализма.
Есть еще одна грань проблемы. Экономической основой современной (т. е. от эпохи Великой французской революции до наших дней) демократии является рынок, рынок и демократия составляют как бы симбиоз, но если рынок определенное время может развиваться и в условиях политического авторитаризма, то демократия вне рыночной экономики просто невозможна, во всяком случае это доказывает весь предшествующий исторический опыт.
Наконец, создание демократического механизма невозможно и в том случае, если в стране не выработана своя национальная теория демократии, отвечающая традициям и духу национальной политической культуры. Импортированные идеи, лишь пройдя очистительное горнило интеллектуальных мук и длительных размышлений местных патриотов, могут увлечь массы на исторические деяния. Без Монтескье и Жан-Жака Руссо прорыв Франции к демократии не мог бы последовать. Демократический механизм начинает работать только тогда, когда народ проникается чувством кровной необходимости демократии для своего повседневного существования.
Демократия — феномен синкретический, она рождалась не только благодаря усилиям Маратов, Робеспьеров и бунтарей из народа, по и благодаря деятельности фейянов и жирондистов. Не без доли условности и упрощения движение революции в 1789–1792 гг. характеризуется как переход от авторитарности к олигархии и далее к демократии. Воздействие структур, действовавших в соответствии с принципами олигархии, было существенным и во времена кажущегося господства автократии Старого порядка. Провал реформ, подготавливавшихся просвещенными бюрократами, — лучшее тому доказательство. В своей борьбе с оппозиционным дворянством государство в 1789 г. попыталось использовать механизм наивной, противоречивой и непоследовательной демократии, породившей Генеральные штаты. Но Генеральные штаты но стали инструментом проведения политики абсолютистского государства. Палата общин (собрание представителей третьего сословия) самоконституировалась в автономный орган власти. В июне — июле 1789 г. произошло превращение совещательного органа сословного представительства в национальный представительный институт с чрезвычайными полномочиями. Началось становление государственности нового типа. Вехи этого превращения известны: 10 июня 1789 г. собрание третьего сословия приступило к проверке полномочий депутатов всех трех сословий; 17 июня собрание третьего сословия совместно с несколькими присоединившимися к нему депутатами от духовенства провозгласило себя Национальным собранием: 20 июня депутаты поклялись не расходиться до тех пор, пока не будет выработана конституция; 9 июля 1789 г. Национальное собрание провозгласило себя Учредительным. Наконец, 26 августа 1789 г. Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина — гордый и прекрасный документ, написанный истинно свободными людьми, уверенными в своей силе и правоте. Декларация была и остается по сей день манифестом утопического либерализма. «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах… Цель каждого государственного союза составляет обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковы свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. Источник суверенитета — по существу сама нация. Никакая корпорация, ни один индивид не могут располагать властью, которая не исходит явно из этого источника… Свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другому…»{213} — простые, ясные принципы, будто действительно воплотившие в себе непререкаемые начала политического рационализма. То, о чем авторы декларации не могли говорить раскованно и смело, они не говорили. Лишь в параграфы о свободе слова были введены ограничения, оставлявшие лазейки для произвола и цензуры. О некоторых свободах — собраний, ассоциаций, торговли и промышленности, преподавания — в декларации вообще по говорилось (прагматизм законодателей был заглушен волной энтузиазма, но вовсе не покинул их). Против неопределенных ограничений свободы прессы протестовал Робеспьер, столь значимые умолчания прошли незамеченными.