Сергей Петрович подошел к окну, полюбовался ночной набережной. По Мойке в сторону Зимнего шлепал колесный пароходишко. На ярко освещенном капитанском мостике стоял демонического вида человек в пурпурном верблюжьем свитере и таких же рейтузах и пил шампанское из двухлитровой бутыли. На палубе было полно вооруженных солдат и матросов. Сергей Петрович всмотрелся и прочел странное для этого класса судов название: «Аврора».
— Что там, доктор? — Почуявшая неладное баронесса попыталась встать.
Боткин аккуратно задвинул тяжелую портьеру.
— Ничего, матушка… лежите спокойно. По реке нечистоты пошли… к утру должно пронести…
Он медленно снял белый халат и принялся укладывать чемоданчик.
— Вот что… организм у вас отменный, молодой, здоровый. Все на месте. Продолжайте есть на ночь фасоль с луком — это укрепляет стенки кишечника. Никаких завтраков — приучите себя, проснувшись, сразу выкуривать сигару. Старайтесь чаще облизывать металлические предметы — железо необходимо для придания твердости характеру. Масочки на лицо. Лучше всего лисицы или волка. — Профессор красиво защелкнул замочки. — И еще… вам бы всколыхнуться в определенном плане… гульнуть в простонародном смысле этого слова… на худой конец, наслушаться симфонической музыки… засим, прощайте!
Боткин положил на стол счет за визит, тщательно подоткнул на пациентке одеяло, вышел из дома и благополучно уехал на поджидавшем его автомобиле.
А Генриетта Антоновна проваливалась мягко в иные субстанции и измерения. И открывалось ей доселе скрытое…
Велик парфянский царь Сасанид, могуч, силен, свиреп. Непобедимо войско его, и огромно царство — от Двуречья аж до великого Инда. Соперников нет Сасаниду, назаретяне и эпикурейцы исправно платят дань ему, и даже гордые римляне всегда поздравляют царя с праздниками и шлют дары ко дню рождения. Все есть у Сасанида. Плодородные долины щедро родят батат и маис. Апельсиновые рощи круглогодично дарят прохладу и витамины. Быстрые чистые реки полнятся деликатесной рыбой. Стада тучнеют и машут курдюками. Неисчерпаемые недра дают полезные ископаемые. В казне Сасанида не умещаются золотые монеты и драгоценные каменья, но главное сокровище царя — она, его единственная дочь Генриетта.
Щеки ее — две спелые дыни, нос — молодой побег бамбука, уши — раковины жемчужного моллюска, глаза — уголья в жертвеннике сторукого Шивы. Тринадцатилетняя и обнаженная возлежит она на усыпанной розами мраморной скамье, и вянут свежайшие цветы, завидуя сказочной красоте ее.
Обо всем позаботился царственный отец, чтобы не скучала дочь и была весела. Вдоволь на столах лакомств и прохладительных напитков. Факиры на помосте глотают пламень, играют за деревьями искусные цимбалисты, поют медоточивыми голосами. Оседлан и только ждет команды ручной слон. Манит свежей водой малахитовая купальня.
Но грустна прекрасная царевна — не ест, не пьет, ни на кого не смотрит. Лежит, отворотившись.
Как бы чего не вышло, пугаются мамки-няньки. Шлют за отцом.
Встревоженный родитель бросает государственные дела и тотчас приходит. Чего его душеньке хочется? Может, пожар ее развлечет или казнь египетская? Это мы мигом…
Но качает головой красавица. Не того ей надобно.
Все сделаю, обещает отец. Кривичей возьму в полон. Каспий высушу. Луны отколю кусок. Говори, не стесняйся!
Эх, была не была!
Встает Генриетта с ложа, как есть — персями тугими — к солнцу, бедрами наливными — к тени и признается отцу как на духу:
— МУЖЧИНУ ХОЧУ!
И головку грешную ладошками прикрывает.
Загрохотал царственный. В кольчуге по полу прокатился. Ногами дрыгать изволил.
— ТОЛЬКО-ТО?!!
…и пошли перед Генриеттой мужчины. Молодые и старые, принцы и нищие, великаны и карлики, красавцы и уроды, здоровяки и прокаженные, мудрецы и дегенераты… белые, желтые, черные, красные, голубые.
Выбирает она, выбирает, а выбрать не может…
7
Прихвативши к лету первый и нежнейший кусок осени, Брыляковы все же вынуждены были покинуть загородную свою резиденцию.
Погода окончательно испортилась, на даче сделалось скучно и сыро, дедушка-молоканин простыл и раскашлялся, сыновья Степана Никитича не могли более манкировать своими инженерными и студенческими обязанностями, потенциальные и кинетические женихи Людмилы Степановны поголовно обосновались в городских пивных и закусочных, жену Аглаю Филипповну заждались модистки, да и самому главе семьи порядком надоели медленные пригородные поезда… одним словом — переехали.