Степан Никитич, не зная, как реагировать, беспомощно заперебирал руками, приготовляясь сказать, может быть, что-то подходящее к моменту, но тут ворох тряпок на постели зашевелился, и немного резкий, с визгливыми нотками голос Варвары Волковой проник ему в самые уши.
— Как же, как же, — мечтательно протянула инвалидка, и Степан Никитич, не видя ее глаз за чудовищно распухшими веками, мог только догадываться, смотрит на него хозяйка дома или находится в полусне. — Прекрасно помню нашу первую с Иваном Ивановичем встречу… но об этом чуть позже… Я родилась в высшей степени благополучной семье, — настраиваясь, судя по всему, на долгое и романтическое повествование, продолжала убогая. — Родители мои были университетскими профессорами. Отец преподавал математику, антропологию и юриспруденцию. Высокий, сильный, любивший жизнь во всех ее проявлениях, он мог съесть за обедом поросенка с ведром каши, а потом без устали протанцевать ночь на балу, не переставая шутить и смеяться. Маменька ни в чем не уступала отцу, а в некоторых смыслах и превосходила его. Почетный доктор семи европейских университетов, продолжательница дела великого Гумбольта, она с успехом возглавляла кафедры географии, астрономии, энтомологии и античной литературы. Едва ли не на голову выше отца и много сильнее его физически, буквально обожавшая жизнь во всех ее поползновениях, она могла съесть за завтраком цельного барашка с парой ведер каши, а потом танцевать сутки напролет, беспрестанно каламбуря, разбрасывая экспромты и от души хохоча… Семья наша была многодетной, у отца с матерью уродились на славу пятнадцать сыновей — все они уже были университетскими профессорами, когда мать на склоне лет произвела шестнадцатого ребенка, очаровательную девочку, румяную, крепкую, в розовом платьице и с двумя смешными тонкими косичками. — Неподвижно доселе лежавшая рассказчица выпростала из-под тряпья чумазую искривленную ступню и принялась громко скрести ее вросшими желтыми ногтями. — Семья наша была едва ли не счастливейшей от моря Лаптевых до пролива Беринга. Казалось, благополучию нашему не будет конца, но нашлись завистники, люди безжалостные и вероломные. Отец мой по ложному навету был осужден за карманную кражу к пожизненной каторге и сгинул бесследно средь каракумских барханов. Маменька, бездоказательно обвиненная в торговле собственным телом, отправилась на остров Врангеля, где и затерялась промеж льдин и торосов. Братьям приписано было участие в вооруженном разбое… несчастные распрощались с жизнью на плахе… Дом наш пошел с молотка. Девушкой вынуждена я была пуститься по миру… Странствуя с переметной сумою, я проходила через эти места. Народ здесь подает охотно, скоро я набрала вдоволь колбасных очистков, сырных корок и прекрасного хлебного мякиша. Утомившись, я присела у ручья и принялась за трапезу. Вдруг где-то высоко, в кроне развесистого дуба раздался треск, и что-то черное стремительно метнулось оттуда едва ли не мне на колени. Уже готовилась принять я долгую, мучительную смерть — веселый смех заставил меня приоткрыть сомкнувшиеся в ужасе веки… Иван Иванович, обнаженный, лихо отплясывал передо мною на траве, строил уморительные гримасы… испуг мой сменился безудержным весельем — едва не надорвав живот и аплодируя удивительному артисту, я тут же отдала ему самое дорогое. — Здесь инвалидка перестала, наконец, скрести ногу и убрала ее обратно под одеяло.