Действительно, за последние месяцы Большого террора его мишенью были исключительно национальные диаспоры[2]. Это был неожиданный и малопрогнозируемый процесс.
Как и руссоцентричная пропаганда, советский национальный террор также заметно распространился в годы Второй мировой войны{31}. Нападение Германии в июне 1941 г. послужило причиной немедленной депортации всего немецкого населения Советского Союза. В 1943–1944 гг., после изгнания германских войск целых шесть советских народов — все мужчины, женщины и дети — были депортированы в Сибирь или в Среднюю Азию по обвинению в сотрудничестве с врагом: крымские татары, турки-месхетинцы, кабардинцы, ингуши, чеченцы и калмыки. Если первые три говорили на тюркских языках и поэтому могли считаться и считались с большой натяжкой тюркской диаспорой, то три последних были местными советскими народами. Их депортация знаменовала новую эскалацию в практике советского национального террора. Советизация только что приобретенных территорий Эстонии, Латвии, Литвы, Западной Беларуси, Западной Украины и Молдовы также породила волну массовых депортаций в 1944–1952 гг. Строго говоря, они не были национальными депортациями. Скорее они копировали массовые аресты и депортации, охватившие весь Советский Союз в 1918–1921 и 1928–1933 гг. Поскольку послевоенные депортации не затронули русских, и Советское государство теперь идентифицировало себя в значительной мере с коренной русской национальностью, эти депортации воспринимались их жертвами как национальная репрессия, осуществленная имперской русской властью.
И для такого восприятия имелись свои основания. В ноябре 1948 г. важный закон разделил спецпереселенцев Советского Союза на две категории: временно сосланных и сосланных «навечно». В первую категорию входили в основном люди, депортация которых не была связана с национальной принадлежностью, в частности кулаки, депортированные в 1930-е гг. и власовцы (сражавшиеся на стороне Германии), депортированные в 1940-е гг. — большинство из них были в целом освобождены еще до смерти Сталина. Во вторую категорию входили депортированные народы, равно как эстонцы, латыши, литовцы, западные белорусы, западные украинцы и молдаване, несмотря на то, что они были ранее депортированы, как кулаки, власовцы или бандиты.
Таким образом, их ссылка была национализирована, и ко времени смерти Сталина почти все сосланное советское население оставалось таковым единственно по причине национальной принадлежности. Наконец, в послевоенный период произошел шокирующий возврат к антисемитским репрессиям, поддерживаемым государством, пусть даже в первые годы советской власти антисемитизм считался крайне реакционным, контрреволюционным, плебейским и запретным. Тихая кампания арестов и расстрелов была направлена на интеллигенцию, говорившую на идиш, а шумная кампания против космополитов должна была запугать и заклеймить ассимилировавшихся еврейских интеллектуалов и их предполагаемых нееврейских союзников-космополитов.
Обращение в середине 1930-х гг. к русской националистической пропаганде и практике избирательного национального уничтожения сыграло ключевую долгосрочную роль в подрыве жизнеспособности многонационального Советского государства.
М. Бейссинджер убедительно доказывает, что если в век национализма граждане страны и ее соседи называют эту страну империей, то зачастую это грозит фатальными последствиями, потому что считается, что империи — это устаревшие, искусственные образования, которые со временем распадутся на естественные составляющие — нации-государства{32}. Индию теперь не называют империей, но если ее начнут широко позиционировать как империю, то можно допустить, что вскоре, весьма вероятно, произойдет ее распад. Блестящий теоретик национализма и рьяный шотландский националист Том Нейрн вполне осознает эту связь и вот уже более двух десятилетий небезуспешно пытается убедить своих соотечественников и мир в том, что Великобритания — искусственная имперская конструкция и потому она обречена{33}.
Ленин и Сталин также очень хорошо понимали эту динамику. Как показывает Т. Мартин в своей статье, «империя положительной деятельности» была осознанной стратегией, преследующей цель во что бы то ни стало избежать субъективного восприятия империи. В 1930-е гг. Сталин решил, что затраты слишком велики. Но его реформы стоили многого. В современном мире, пожалуй, две вещи ассоциируются со зловещей империей: национальные репрессии и насильственная ассимиляция. Сталинские репрессии, направленные на народы Советского Союза, фактически коснулись лишь небольшого процента нерусских, но тем не менее продемонстрировали всем нерусским имидж имперского поведения.
Поддерживаемое государством национальное строительство продолжалось вплоть до кончины Сталина, но показная и зачастую одобренная им оскорбительная руссоцентричная пропаганда создала ложное впечатление руссоцентричного режима и стоила государству многого (хотя и далеко не всего), ложное впечатление доброй воли, приобретенное политикой коренизации и «положительной деятельности».
Если бы мы захотели охарактеризовать советскую стратегию руководства многонациональным государством на март 1953 г., то было бы легким преувеличением сказать, что СССР одновременно проводил политику национального строительства и насаждения субъективного восприятия империи. Хрущев покончил со сталинской политикой разрушения наций, хотя лишь отчасти ликвидировал ее последствия, поскольку крымским татарам, немцам и туркам-месхетинцам было отказано в возвращении на родину, а нижний уровень ненасильственного антисемитизма институционализировался. Хрущев прекратил откровенно шовинистическую русскую националистическую риторику, но оставил русских «старшими братьями» и на самом деле усилил русификаторское давление со стороны государства. Брежневское руководство в основном проводило эту линию, одновременно все больше разочаровываясь в унаследованной им национальной политике. Но было уже слишком поздно что-либо менять, а если и не поздно, то режиму больше не хватало на это сил. Если в 1920-х гг. коренизация навязывалась из центра русифицированным против воли коммунистическим партиям, то в 1960–1970-е гг. наблюдалась все более выраженная тенденция к коренизации снизу, когда процессы национального строительства, равно как индустриализации, урбанизации и всеобщего образования, проводимые сплошь коммунизированными национальными элитами, которые успешно конкурировали за контроль над своими республиками. К 1980-м гг. обзорные данные свидетельствуют, что и русские, и коренное население союзных республик верили, что почти во всех союзных республиках, за исключением Белоруссии, Украины и Молдавии, коренное население имело преимущества в приеме на работу и возможности получить образование. Отпрыски от смешанных браков русских и коренных народов чаще всего регистрировались как нерусские{34}. Когда коммунистическая идеология атрофировалась, и авторитет центрального государства систематически подрывался реформами Горбачева, наплыв публикаций о преступлениях Сталина против нерусских стал причиной быстрого роста субъективного восприятия империи.
2
С другой стороны, нет убедительных данных для предположения, что какие-то другие советские национальности, в том числе евреи, были специфической мишенью в 1937–1938 гг. только по причине их национальности. Обсуждение свидетельств см. в работе: