Даже когда в списке было лишь одно имя, и оно всегда было Вентаксис.
Выбор, как говорили, был у людей. И люди верили.
Иронично, но лишь у Печали выбора не было.
Ее служанка поправляла постель, когда они с Иррис вошли в ее покои. Они прошли в приемную, а потом в гардеробную. Служанка поспешила к ним, Печаль отпустила ее.
Дверь за ними закрылась, она повернулась к Иррис и глубоко вдохнула.
— Что дальше? — сказала Печаль.
Иррис не мешкала.
— Отец созовет Йеденват на встречу завтра, сообщит, что наследница Вентаксис хочет участвовать в выборах, и они проголосуют, что нынешний канцлер не может править. А потом они вызовут тебя, сообщат вердикт и выберут тебя.
Печаль сглотнула.
— А если не сработает?
— Сработает, — Иррис печально улыбнулась.
— Вряд ли я смогу, — но Печаль знала, что это бесполезно. Увидев отца, она поняла, даже если не хотела признавать, что времени не осталось. Что бессмысленные надежды на будущее умерли. — Я не хочу делать это, — сказала она. — Не сейчас. Так не честно. А как же мое желание? А как же… — она не закончила.
Иррис с любопытством посмотрела на нее.
— Что ты хочешь?
— Не знаю даже, — Печаль потерла лоб. — Но мой отец стал канцлером в тридцать два. Он был женат и с ребенком, был образован, побывал в Меридее, Скаэ и Нирссее. Мне семнадцать, — сказала она. — Я даже в своей стране видела не все части, не была в других странах. Я не знаю народ. Как я могу быть канцлером? Я едва знаю Раннон.
— Хочешь путешествовать? — спросила растерянно Иррис.
— Да. Нет. Я не о том, — Печаль замолчала, пытаясь объяснить бурю тревоги, гнева и ужаса внутри нее. — Одно дело — знать, что будет буря, но другое — попасть в нее. А я попала в нее. Навеки.
— Печаль, знаю, ты напугана…
— Я не напугана. Я… — она замолчала. — Я была заперта в этом… подземелье, а не замке всю жизнь. И после завтра я не смогу уйти. Из замка. От этой жизни. В семнадцать мое будущее будет предопределено.
— Печаль, я знаю…
— Нет, ты не знаешь, — Печаль раскинула руки, словно указывала на весь Раннон. — Я знаю такой Раннон. Это — Раннон для меня. Никто в здравом разуме не захочет быть во главе этого. Никто не захочет, чтобы правила я.
Правда вырвалась из нее сама, Печаль отвернулась, пытаясь расстегнуть платье, но пальцы дрожали, и это было сложнее, чем обычно.
— Раннон слишком сломлен, чтобы пережить еще одного бесполезного лидера, — в спешке она оторвала пуговицу, и она отлетела в другой конец комнаты. Печаль сама оторвала другую пуговицу и швырнула вслед за первой. — Чертово платье. И все к черту.
Это было слишком. Вес всей страны на ее плечах. Сломленной темной страны. А если Раннон не оправится после того, что сделал ее отец? Болезнь проникла глубоко, Харун был доказательством.
Иррис коснулась ее руки.
— Печаль, у тебя есть шанс, ради которой любой умер бы. Люди и умирали в прошлом. Ты можешь сделать мир таким, как тебе хочется. Ты можешь исполнить все свои мечты. У тебя есть эта сила, она здесь. Возьми ее.
— А если я не смогу? — она не могла смотреть в глаза Иррис, отдернулась от ее руки. — А если меня не хватит?
Из-за нее умерла мать. Она не удержала Харуна от Ламентии. Как она могла не сделать еще хуже?
Она слышала легенду о своем имени, что это были слова умирающей матери. Это было не имя, а угроза. Печаль, она принесла нам лишь это. Разве Шарону мало этой угрозы? Она была проклята. Она была проклятием.
Порой она была полна тьмы, боялась говорить, иначе тьма полилась бы из нее, утопив все, что она любила. Порой она была в ней, как то, что уничтожал ее отец, как саморазрушение. Она уничтожила свою мать, надежды Харуна. Она бежала к Расмусу, хотя знала, что не может дать ему желаемое, что это сломает его. А если она обрушит это на Раннон? Никто ее не сменит. Никто не остановит.
— А если из-за меня станет хуже? — нечаянно сказала Печаль вслух.
— Нельзя так говорить, — сказала Иррис. — Люди увидят в этом слабость…
— Я слаба, — парировала Печаль. — Это я и пытаюсь сказать. Мне не хватит сил на это. Вы запрягаете не ту лошадь.
— Но других лошадей нет, — сорвалась Иррис. — Хорошо. Ладно. Пусть и дальше правит твой отец. Он умрет, и некому будет занять его место. А потом сиди и смотри, как начнется гражданская война, и лорд Самад или Бальтазар попытаются захватить власть. Или когда Нирссея решит захватить нас, ведь они поймут, что у нас нет денег или отрядов, чтобы остановить их. Или когда Мирен Лоза поднимет своих и убьет всех нас, подавит страну. Ты этого хочешь? Да?
— Ты знаешь, что нет, — тихо сказала Печаль.
— Думаешь, ты — единственная девушка, которой придется исполнять роль, которой она не ожидала, и стараться? — глаза Иррис пылали. — Отложить свои планы и выполнять дело ради общего блага? Помни, Печаль, у меня была жизнь до того, как я вернулась сюда. У меня были планы.
Печаль пристыжено опустила голову. Она забыла из-за своей боли.
Восемнадцать месяцев назад Иррис была в университете Истевара, училась красноречию. Она говорила об этом, сколько Печаль себя помнила, она мечтала стать архивариусом в библиотеке, специализироваться на старых свитках, древней истории Раннона, когда еще семя Вентаксис и их союзники не свергли короля.
Она проучилась три недели, и Харун уволил ее брата Аррана и другого советника, Корама Меллвуда из Йеденвата, выдумав причину. Бальтазар занял место Корама, а Шарон тут же предложил Иррис как замену Аррана. К счастью, Харун согласился.
Иррис легко заняла место брата, и Печаль была так отвлечена новой ситуацией с Расмусом, что даже не думала спросить, жалеет ли она об утраченном.
— Мне жаль, — сказала она. — Иррис, мне так жаль.
— Не важно, — сухо сказала Иррис. — Я поняла, Печаль. Я знаю, о чем ты. Согласна, это не честно. В семнадцать лет не должно выпадать такое бремя. Но… разве есть выбор? Ты можешь бороться, а можешь сдаться и сделать, чтобы это работало. Поверь.
Печаль робко кивнула, и Иррис продолжила:
— Ты знаешь, что твоя бабушка этого хотела бы.
Печаль чуть не рассмеялась, качая головой.
— Разве? Тогда почему она меня ничему не научила? Она рассказала о старых фестивалях и ритуалах, показала цвета, книги, рассказала истории, но не сообщила о налогах, работе и всем, что помогло бы, если бы этот день настал. Разве это ни о чем не говорит?
Иррис вздохнула.
— Она пыталась дать тебе детство. Ты не знала? — Печаль смотрела на нее без эмоций. — Они с моим отцом все время спорили из-за этого. Он хотел, чтобы ты ходила на встречи, а она запрещала, пока тебе нет восемнадцати. Она сказала, что должна тебе это, что хочет устроить тебе юность. Она собиралась обучить тебя после твоего дня рождения. И… — Иррис замолчала, глубоко вдохнула и посмотрела Печали в глаза. — Она обещала отцу, что если твой отец не соберется ко времени, когда тебе исполнится двадцать один, ты его заменишь. Думаю, она согласилась бы, что выбора у нас уже нет.
Печаль была потрясена. Это правда? Она всегда думала, что бабушка держала ее подальше от совета из-за последних слов матери. Печаль не была против, она даже верила в это — и было приятно, что ее любимая бабушка в этом с ней согласна, хоть и не говорит об этом прямо. Но это было не так, по словам Иррис. Но это объясняло, почему вице-канцлер и вдова недолюбливали друг друга.
Иррис печально улыбнулась.
— И, как я и говорила, никто не просит тебя делать это одной. Я с тобой, мой отец тоже. Бейрам Мизил и Тува Маршан поддержат тебя. Больше половины совета. И остальные подтянутся, когда поймут, что это выгодно. Так что… Ты сможешь. Ты это сделаешь. И ты в этом преуспеешь.
Печаль молчала, закончила расстегивать платье и поежилась, когда оно упало на пол, и воздух временно холодил ее кожу.
— Думаешь, они меня примут? — сказала она, вопрос звучал как перемирие.
— Шутишь? — Иррис сделала паузу. — Они будут рады. Хотя лорд Самад не будет в восторге. И Каспира. А Бальтазар не простит тебя так легко за камеру, хотя потеря бедной Алиссы должна ему показать, как Ламентия разрушает. Но все они больше всего ценят свои земли и деньги. Если они подумают, что игра против тебя лишит их мест в совете, они решат поддержать тебя, нравится им или нет.