Паника охватила площадь. Квадрокоптеры, друзья и слуги современного человека, превратились в смертельно опасные воздушные бомбы. Кто-то успевал уворачиваться, кто-то пытался загородить собой детей, люди прикрывались жалкими картонными сердечками, однако первые пострадавшие уже лежали на брусчатке. Стоны раненых не были слышны сквозь звуконепроницаемые стеклопакеты, но даже из дворца на полированной мостовой виднелась кровь.
— Боюсь, Катенька, это и правда заговор, — сказал дед, вытирая пот с морщинистого лба. — Эх, выходит, не зря Алёшку-то задержали.
Глава 3. Апокалипсис в трамвае
Все еще 17 мая
Российская империя. Санкт-Петербург. Вакуумный трамвай № 1193
Николай
От Дворцовой площади до Гатчинского аэропорта на вакуумном трамвае — ровно шесть минут. Николай Константинович, как истинный инженер, всё точно рассчитал:
— 25 секунд — на то, чтобы подойти к Мелиссе, поздороваться и выслушать неизбежное: «Николас? Но что вы тут делаете?»;
— 3 минуты 20 секунд — на тщательно продуманное, не раз отрепетированное перед Разумным Зеркалом объяснение в любви (Зеркалу, кстати, объяснение очень даже понравилось);
— 15 секунд — на озадаченное лепетание Мелиссы вроде: «Майн Готт, Николас, как неожиданно… Я чертовски растеряна… Даже не знаю, что вам ответить… Хотя нет, почему же не знаю? Знаю, конечно же, знаю! Да, я тоже к вам неравнодушна, и всегда была, иначе зачем бы я явилась к вам в опочивальню полгода назад? Какое счастье, что вы наконец-то разобрались в своих чувствах! Я вся ваша, майн либер Николас, обнимите же меня скорее, черт вас возьми!»;
— 1 минута 30 секунд — на страстные объятия, и как удачно, что пассажиров сегодня так мало, все на коронации;
— 30 секунд, чтобы отговорить Мелиссу лететь куда она там собралась (это будет несложно после тех страстных объятий, которые задумал произвести Николай Константинович), привести себя в порядок и чинно, как и подобает государю в отставке, покинуть вагон — рука об руку со своей эффектной возлюбленной. И пусть журналисты пишут что хотят в своих «Желтеньких утках» и прочих низкопробных газетенках! Какая разница, ведь Николай Константинович будет чертовски счастлив.
Итак, вперёд.
Мелисса сидела в дальнем конце вагона, рядом с какой-то жизнерадостной толстушкой в розовом. Не заметить госпожу Майер было невозможно: изящная фигурка в красном костюме резко контрастировала с изумрудно-зеленой обивкой кресел. О, эти брючные костюмы Мелиссы! Сведут с ума любого мужчину. Рано или поздно. В случае Николая Константинович — поздно, о чем он жалел до скрипа зубов. Не заметить соседку Мелиссы тоже было невозможно, но уже по другим причинам. Эх, давно надо было издать Императорский Указ, запрещающий обладательницам пышных форм носить такие обтягивающие спортивные трико, отругал себя за бестолковость экс-государь.
Мелисса задумчиво глядела в окно на петербургские особняки девятнадцатого века, проносящиеся под трамваем со страшной скоростью. Николай Константинович подошел, печатая шаг:
— Светлого дня, сударыня.
Мелисса перевела на него взгляд живых карих глаз и зрачки ее удивленно расширились, однако высказаться она не успела. Ее опередила толстушка в розовом:
— Это вы мне, сударь? Ой, как миленько! — затараторила олстушка, поправляя обширное, как Солнечная система, декольте. — Я вообще-то не знакомлюсь в общественном транспорте, но раз уж ко мне подошел такой представительный мужчина, в таком чудненьком мундирчике… Мария, можно просто Мари! — Она подняла было пухлую лапку для поцелуя, но рука замерла на полпути. — Постойте! Да что ж это со мной! — Толстушка вскочила и принялась делать неуклюжие книксены. — Ваше величество! О, я так польщена! И как я сразу-то, дурочка, вас не узнала!
— Простите за недоразумение, сударыня, — Николай Константинович неловко поклонился. — Я, собственно говоря, не совсем к вам обращался… А точнее, совсем не к вам…
Толстушка с недоумением обернулась — и ахнула:
— И госпожа Майер тут! Ой, как интересненько! Ой-ой-ой! Это же лучшие минуты в моей жизни, все просто помрут, когда я расскажу, кого встретила в обычном «хомяке». Я ж будто на шоу Ангела Головастикова попала! Срочно, где камера на этом глупеньком Перстне? Ага, да вот же она — вы ведь не против, если я сниму вас на видео и выложу на «Трубаче»? Нет, ну правда, я не могу упустить такой шикарный случай, мне на слово никто не поверит! Смилуйся, государыня рыбка, — торопливо активировала она Перстень. Тот послушно вякнул: «Чего тебе надобно, старче?» и включил камеру.