А с другой стороны, почему бы и нет? Чем наш город хуже других, через которые ей предстоит проехать? Чем мы хуже? Увидеть императрицу — большое счастье. В истории же города такое событие останется на века. Это будет событие, равное посещению города Петром Великим, когда он перед битвой со шведами у села Доброго молился в Тупичевском монастыре. Все обрадовались, улыбались, еще минута и обнялись бы, но тут обер-комендант сказал:
— И еще ордер, из Сената Империи.
И зачитал. К приезду императрицы должно было построить почивальный дворец, просторное здание для общей трапезы с поварней и хлебней, поскольку свита будет значительная, должно продумать, где и как разместить на ночь важных гостей: примерно тридцать — а может, и больше — персон ближайшего окружения и примерно двести — сопровождения. Должно выкопать колодец вблизи дворца, устроить дороги без ям и рытвин — на десять верст в сторону Хославичей и примерно столько же в сторону Кричева, до деревни Лобковичи, приготовить костры через каждые тридцать метров, на случай, если кортеж будет двигаться ночью, и, конечно, убрать те избы вдоль дороги, которые наводят зрению неприятное безобразие. Прилагался и чертеж-рисунок, по которому следовало строить двухэтажный дворец. Было и особое указание: приготовить для смены пятьсот пятьдесят лошадей. Причем, разумеется, не о крестьянских клячах шла речь, а о сытых, укормленных красавцах.
Да-а, подумали все, Петр Великий ничего такого к своему приезду не требовал. Неизвестно даже, где ночевал, где обедал. Промчался по городу на длинных ногах, так что свита языки высунула, и даже молился в Тупичевском монастыре торопливо, словно озабоченный чем-то иным. И в самом деле, было чем озаботиться: сражение предстояло не потешное…
— Обдумаем, господа, как нам лучше и успешнее приказ сей исполнить, — произнес обер-комендант, и голос его прозвучал вдохновенно и строго. — Встретимся завтра в девять утра.
— В девять у меня совестной суд, — подал голос городничий Радкевич. — Давайте после обеда.
— В девять, — тихо повторил обер-комендант, и это говорило о том, что обсуждения не будет.
Все недовольно поерзали на своих сиденьях: в самом деле, когда еще поедет императрица. А после обеда было бы в самый раз.
Разошлись дружнее, нежели собирались, и все были в хорошем настроении: понесли родным и знакомым интересную весть. Задержался у обер-коменданта только предводитель уездного дворянства Ждан-Пушкин. Именно он вместе с православными священниками и ксендзами составлял записку академику Габлицу о городе и окрестностях и получил благодарственное письмо от него. А задержался потому, что считал себя вторым, если не первым, лицом в городе и уезде и должен был все конфиденциально с обер-комендантом обсудить.
— Что скажете, господин Ждан? — спросил обер-комендант, когда все ушли. Таким сокращенным вариантом шляхетской фамилии он обращался к нему, если был чем-то недоволен, а недоволен был тем, что торопился домой, рассказать о событии супруге, а предводитель большой любитель поговорить. Впрочем, иногда по такой же причине обращался «господин Пушкин».
— Великая честь для нас, полковник!
Ждан-Пушкин в свою очередь, если недоволен, называл Родионова «господин комендант», а «полковник» — это уже предложение дружбы.
Родионов кивнул, но посмотрел с подозрением: и это все? Впрочем, он знал, что предводитель никогда сразу не говорит главного. Помолчит, подумает — хитрован еще тот, — оценит выгоды и опасность, тогда скажет. Так и теперь:
— Однако нелегко придется. Охо-хо!
А вообще ничего особо удивительного не было: императрица много раз путешествовала по России.
Родионов снова взял со стола ордер.
— Три тысячи выделит Комиссия экономии на встречу.
— Интересно, — невразумительно отозвался предводитель: не мог сразу сообразить, много это или мало.
— Дворец будет стоить больше. А трапезная? А дороги? Колодец? Вода у нас глубоко, тридцать аршин надо копать.
— Если не больше.
— Еще будет забота — обед, — сказал обер-комендант.
— Обед? — И тут дипломатическое выражение на лице предводителя наконец сменилось подобием некоей мысли: — Моя Марфочка так приготовит — Екатерина Алексеевна пальчики оближет.
Возможно, это было так, Ждан-Пушкин, известный любитель вкусно поесть и выпить, постоянно подыскивал, выбирал и менял поварих, как правило, молодых и хорошеньких, но Родионов лишь рукой взмахнул: