И, словно в память о них, поют и поют свою добрую песенку пустынные сверчки.
Все это происходит как раз тогда, когда в свете заката на поверхности разрушенного, смытого города как бы сами собой проступают улицы, переулки, дома.
Змеи
Говоря о нынешнем населении древних городов, нельзя не вспомнить про змей. Пожалуй, каждый год на раскопках или в лагере от наших рук гибнет какая-нибудь змея.
Иногда эти встречи оканчиваются мирно.
Как-то я поднялся на стену крепости, чтобы полюбоваться закатом. Вступил на гребень стены и вдруг прямо на том месте, куда собирался сесть, заметил свернувшуюся в кольцо змею с темным клетчатым узором на спине и пепельно-серыми боками. Обычно змеи уползают от человека, а эта не шевелилась. «Дохлая», — решил я и сел рядом. Насмотревшись на закат, я встал и ахнул: змеи не было! Закат собрал вместе человека и змею. Человек любовался последними лучами солнца. Змея тоже по-своему наслаждалась ими, и от этого ее холодная кровь делалась теплей.
…Отмечаем день рождения одной девушки. Художник наломал для нее букет из веток цветущего саксаула. Мы расселись на брезенте, уставленном яствами и кружками с вином. Посередине стояло ведро с букетом. В самый разгар торжества из букета показалась змея.
…После обеда собираемся у кровати нашего фотографа Жоры Павлиди. Прямо на живот благодушному Жоре кладем фанерку с приколотым к ней листком бумаги. Мы сочиняем кроссворд на археологические темы.
— Кстати, Жора, что это за веревочка торчит у тебя из-под подушки?
Жора не глядя хватается за веревочку и вскакивает как ужаленный. Из-под подушки выскальзывает змея.
Однажды мне пришлось испытать настоящий страх перед змеями. Я раскапывал глубокую комнату, над которой сохранился даже остаток свода. В верхнем слое завала, прямо под сводом, я первым делом обнаружил несколько десятков упругих спиралевидных скелетов. Была как раз такая пора, когда змеи меняют кожу. А вдруг это их любимое место? Вдруг они снова приползут сюда? Вдруг уже ползут? Я несколько успокоился, когда сообразил, что змеи меняют кожу, но никак не кости и что вряд ли они навещают усыпальницу своих предков. И все-таки что это за странное змеиное кладбище? Каким образом оно возникло?
Доводилось мне и жить под одним кровом со змеей в маленькой палатке. Мы с ней приходили и уходили в разное время, и я даже не подозревал о ее существовании. Но потом в палатке поселился архитектор. Целыми днями сидел он за складным столиком и чертил. Змея не могла дождаться, пока палатка опустеет, и выползла прямо из-под стола. Архитектор не растерялся. Могучею рукой он схватил змею чуть пониже головы, поднял над собой и удавил.
Когда начинается буран, можно увидеть, как змеи, высоко поднимая головы и словно ввинчиваясь в воздух, куда-то быстро ползут против ветра. Им некогда обходить препятствия. И если на пути встретится палатка с приподнятыми полами, они бесстрашно проскальзывают между нашими стульями, кроватями, сапогами.
После каждой встречи со змеей некоторое время испытываешь тревогу. Осматриваешь раскладушку перед сном вытряхиваешь сапог, прежде чем сунуть туда ногу. Но потом это проходит. Скорее всего тревога не изглаживается совсем, но она становится неосознанной и, наверное, что-то вносит в наше ощущение пустыни.
…К нам приехали кинооператоры. До наших раскопок они снимали еще один сюжет — ловлю ядовитых змей.
Герой этого сюжета, опытный поставщик змеиного яда на благо медицины, спросил операторов во время прогулки:
— Сколько змей вы видите сейчас вокруг себя?
Операторы огляделись и ответили:
— Ни одной.
Тогда ловец змей указал им на серый куст, где пряталась змея, на нору, откуда выглядывала змеиная головка, на хвост уползающей змеи. Словом, в поле зрения киногруппы оказалось одновременно шестнадцать змей.
С тех пор киношники стали видеть вокруг себя куда больше змей, чем мог бы их различить взгляд специалиста. От возбуждения, от ощущения постоянной опасности они даже помолодели, похорошели. Они так и сыпали шутками.
И мне стало жаль, что я не могу разделить с ними этого чувства, этого скрытого страха, смешанного с нескрываемым восторгом. И что змеи стали для меня всего лишь частью привычного экспедиционного быта.