Иван Васильевич очень посетовал на то, что его дочери Елене не суждено стать императрицей и ему не удалось породниться с императорским домом Австрии, да, вспомнив прошлые неудачные браки россиянок с сыновьями императоров Европы, утешился. Примером тому служила внучка Ярослава Мудрого, Евпраксия, коя семнадцать лет провела в страданиях и в борьбе с императором Германии Генрихом IV, растленным и недостойным её супругом, отлучённым от церкви, свергнутым с престола и завершившим свою жизнь в заточении.
И вот спустя два года всё тот же достохвальный посол Фёдор Курицын принёс из Вильно весть о том, что великий князь Литовский сильно желает завести раз говор с великим князем московским о сватовстве к его старшей дочери. Тогда государь поблагодарил дьяка за хорошую весть:
— Спасибо, преданный мой человек, что одарил меня надеждой. Породнение с Литвой для всей Руси благо. Даст Бог, полюбовно решим судьбу русских земель, что под пятой у Литвы.
— Истинно глаголешь, государь–батюшка, ответил дьяк Фёдор.
Исчезновение Елены рушило и эту надежду. Но не только от этих дум душа великого князя источалась болью, а сердце разрывалось на части. Он в большей степени страдал от потери дочери из‑за отцовской любви к ней. В его воспалённой голове бродили самые ужасные мысли. Он был убеждён, что её похитили сыновья хана Ахмата, смертно битого на полях брани, как твёрдо был уверен в том, что злочинцы сыновей хана Ахмата подожгли стольный град.
Глава третья. ПОХИЩЕНИЕ
Княжна Елена почувствовала страх и тревогу в сердце ещё на спуске к Москве–реке, когда возки, сопровождавшие тапкану матери, оказались в самой гуще охваченной паникой толпы москвитян. Выглянув из тапканы, она увидела, как мечущаяся от ужаса орава пробивалась на мост, как бились в оглоблях и постромках кони, а возницы кричали и кнутами били по спинам, по головам всех, кто оказывался вблизи, и как с моста падали в реку люди, взывая о спасении. Когда до моста оставалось саженей двадцать, к Елене подъехал на коне князь Илья Ромодановский и попросил:
— Матушка–княжна Елена, закройся в карете, а мы сейчас пробьём толпу и будем на том берегу.
С тем князь и ринулся вперёд. Княжна хотела было остановить его, дабы не покидал её, но чем‑то была смущена и спряталась в тапкане, прижавшись плечом к сидящей рядом боярыне Анне Свибловой, которая служила у неё в мамках.
— Господи, какие страсти бушуют на мосту! Я вся дрожу, — призналась Елена. — Уж скорей бы одолеть реку.
— Да полно, матушка–княжна, умали свой страх. Князь Илья пробьёт нам путь, скоро мы будем с Божьей помощью за рекой, и огнище нам не помеха, — успокаивала Анна Елену. Тридцатилетняя боярыня была крепка, подвижна и бесстрашна, голос у неё был под стать мужскому. — Вот я сей миг помогу вознице Афанасию управиться с дорогой, и всё славно будет. Там, поди, матушка уже тебя ждёт…
— Нет–нет, голубушка, как же я без тебя! — попыталась остановить Елена Анну.
Но та уже метнулась к дверце, сказав:
— Ты, княжна, не одна, ты за Палашей, как за каменной стеной. — Тут же крикнула сенной девице: — Палашка, шкуру с нас снимут, ежели беда с великой княжной случится!
Покинув тапкану, Анна перебралась к Афанасию на козлы.
Елена взяла за руку сенную девицу Палашу, посадила рядом и, обняв её за плечи, замерла. Вроде бы успокоившись, сказала:
— И впрямь, что это меня лихоманка бьёт? Вот мы уже на мосту. А там, за рекой, простор, там Воробьёво, Божья благодать.
— Забудь о лихоманке, Еленушка. Ты всегда была отважной. И ныне соберись с духом. Помнишь, как мы с тобой по лесам да слегам на колокольню лазили. То‑то дух захватывало…
Дочь боярина и боярыни Свибловых Палаша, тоже крепкая, под стать матери, хотя только что вышла из отроковиц и была моложе княжны Елены на два года, не раз поражала её силой и отвагой. Три года она уже отслужила княжне, и порою казалось, что Палаша для Елены словно родная сестра. Она была красива, умна и рукодельна.
В это время за стенами тапканы что‑то случилось, послышались яростные крики Анны и Афанасия: «Эй, расступись!», «Прочь с дороги, тати шальные, прочь!» Вокруг тапканы захлюпала, взбаламутилась вода, поднялся людской гвалт, началась какая‑то борьба, прорвался вопль Анны: «Да я тебя, зимогора!» Потом прозвучал крик о помощи: «Ратуйте! Ратуйте!» Донёсся сильный всплеск воды, за ним другой. Тапкана рванулась вперёд, мост остался позади, кони вынесли повозку на крутой берег.