— Приводи княжьих сватов послезавтра в сию Брусяную гридницу, тогда и поведём речь полюбовную. Да чтобы хмельных среди вас не было, а то, я вижу, многие из твоих лыка не вяжут к вечеру.
— Так ведь от тоски да от скуки извелись. А за добрую весть спасибо тебе, боярин. Два дня без хмельного перемаемся, — ответил Ян.
Подошёл долгожданный день сватовства. Послы предполагали, что всё будет просто: придёт из своих покоев государь Иван, сядет на трон и скажет: «Ну, сваты дорогие, милость моя к вам есть, смотрите невесту, да и по рукам». Ан нет, проволочка вновь случилась‑таки. Когда послы уселись на обитые алым бархатом скамьи, толпой появились в Брусяной зале князья, бояре, иереи, дьяки. И выступил от имени государя всея Руси митрополит Зосима. Был он немощен от болезней и старости, но голосом владел сильным и проговорил такое, что озадачило послов, а кое–кого и в недоумение ввело:
— Гости панове, послы Литовского княжества, сказано государем всея Руси и великим князем многих земель Иваном Васильевичем, что он согласен выдать дочь Елену за великого князя литовского Александра. Но он непременно должен исполнить волю государя всея Руси и Господа Бога.
— Излагай свою волю, владыка, — попросил Ян Заберезинский.
— Суть её проста, дети мои. Ждёт Иван Васильевич от Александра клятвенную грамоту о том, что даёт своей супруге свободное и непринуждённое исповедание православной веры, чего и прежние государи требовали.
Сей гром среди ясного неба поверг послов в молчание. И всё-таки самый горячий из них, Сигизмунд Сантай, воскликнул:
— Как мог великий князь россов и государь всея Руси кружить нам головы! У нас есть своя вера, свои церковники, им и решать, в какой вере быть супруге великого князя!
В завязавшийся спор вмешался Ян Заберезинский, заговорил с Сантаем по–литовски. Дескать, остудись, Сигизмунд. Сказано нами, что у нас есть воля великого князя Александра дать такую клятву, — вот и дадим. Да помни, любезный, в утешение: ныне клятвы и договоры не в цене. Нам ли стесняться? Услышь отца Макиавелли. Он же говорил: «У нас есть Бог, который простит нам прегрешения». И Ян Заберезинский, нисколько не смущаясь ложью, заявил русским вельможам:
— Мы знали, что вы потребуете того, и потому заверяем: клятвенную грамоту великий князь Литвы подпишет, если вы её напишете.
Ян Заберезинский знал, какую ответственность примет на себя Литва, если подобная грамота будет составлена и её подпишут: Руси будет дозволено вмешиваться во внутренние дела его державы. Однако глава посольства оставался спокоен и верен себе. Он помнил, что в Польше и Литве есть примеры того, как обводили вокруг пальца простаков россов.
Но ни боярин Патрикеев, ни дьяк Курицын, ни тем более Иван Васильевич простаками не были. Все они вкупе сумели завершить сватовство с большой выгодой для Русского государства и расчистили ниву под посев дипломатического жита. Не предполагали они одного: Макиавелли властвовал не только в душе главы посольства Заберезинского, но и в душе Александра Ягеллона — и потому игры в сватовство продолжались, хотя на февраль 1494 года были назначены смотрины и обручение.
Глава седьмая. КОСА НА КАМЕНЬ
Елена уже смирилась с тем, как протекало её сватовство, она не замечала каверз и проволочек при сговоре. Смирилась княжна и с державной корыстью батюшки, поняв, что интересы государства для него превыше всего. Даже любовь к дочери не могла поколебать их. «Конечно же, радение государя за Русь всегда похвально, — пыталась убедить себя Елена, — но, может быть, и радению должен быть предел». Однако княжна с осуждением остановила себя и упрекнула за то, что слишком много думает о себе, что сомневается в праведности действий батюшки. Пусть же он благодаря её замужеству получит выгоду для державы. Разве это не достойно похвалы? А она, «девка–служебница государева», претерпит всё ради блага Руси. Так размышляла княжна Елена, сидя в тереме, перебирая драгоценные украшения и любуясь своими нарядами, в которых она выйдет к послам в час обручения. Ей было чем полюбоваться. Как красив, как богат её царский венец, украшенный лалами, диамантами, яхонтами да зёрнами жемчугов. В ларцах играли лучами золотые и жемчужные нити для косы, серьги–подвески с сапфирами, рубинами и изумрудами.