Всем прочим пришлось несладко. Таркуса изрезали с ног до головы на кухне, где тот защищал служанок. Пожилую Ниаму ударили топором по спине. Кровь была повсюду, но часовые сумели дать бандитам достойный отпор. Ни один враг не ушел из пещеры. Это была двойная победа и вместе с тем полное поражение. Его братия перестала существовать.
Тантабас поднялся с кресла и зашагал к боковому тоннелю, ведущему в их покои.
В уютном гроте пылала жаровня. Воздушные тропы в стенах были закрыты плетеными щитками. Он ожидал увидеть жену в постели, но Марлетта стояла напротив стола в льняной камизе. Ее темные волосы были распущены по плечам. Взгляд обращен на стену, где висели пергаменты с изображением Превечной госпожи. Рядом, возле нефритовой шкатулки, лежал узорчатый золотой диск с фиолетовым камнем в центре.
С амулетом им тоже повезло. Найденный Лимбургом артефакт и впрямь принадлежал одному из жрецов созидателей. Долгие годы реликвия висела на шее местного пугала по имени Вулхарт. Мертвец обитал в пещерном кладбище у подножия Ржавого гребня и за полвека успел вобрать в себя немало сил из камня.
Тант перевел взор на жену. Марлетта не двигалась, держа в руке клочок бумаги.
– Любимая, ты хоть немного спала?
Марлетта медленно повернулась, вручив ему пергамент с лицом безглазой Госпожи.
– Она твоя любимая.
Сейчас лицо жены мало отличалось от жутких набросков за спиной. В середине ночи он отправил ее сюда, чтобы та вздремнула, но, судя по пустому взгляду, Марлетта давно грезила наяву. «Буквогрыза» на ней не было. Свой амулет с бениктонитом он тоже снял.
– Успокойся, Марлетта. Закрой глаза. Давай я вскипячу лайдор, и мы…
– Как тебе верить? – перебила она, мнительно глядя по сторонам. – Ты сгубил двух часовых. Ты знал, что в храме опасно и ничего не сказал. Ты восемь раз разговаривал с Бледной и почти ничего не говорил нам.
– Я ваш Первоучитель. Из всех людей на свете Превечная госпожа выбрала меня нести ее волю. Я решаю, кого учить, а кого наставлять.
– А в чем разница? Я не знаю твоих планов. Может, и зря тебе доверяю? Свою первую жену ты убил. Придет время и меня принесешь в жертву, как безвинную Авелину.
Марлетта часто вспоминала его покойную жену, отзываясь о ней по настроению. Танту это не нравилось, но еще больше он не любил, когда супруга называла Авелину «безвинной».
– Не-е-ет, – в раздумьях протянула та, проследив за ним. – Я знаю этот взгляд. Тебе плевать на Авелину. Ты думаешь о ней. Твоя дочь где-то там, в городе, но эта унылая сучка тебя знать не желает.
Она потупила взор и часто закивала, нелепо потрясая указательным пальцем. Тант всерьез забеспокоился. Обычно, когда Марлетта в чем-то винила его дочь, начинались большие проблемы. В таком состоянии она могла навредить часовым сильнее бандитов.
– Давным-давно мой папаша рассказал мне сказку о Лангейме по прозвищу «Обвинитель». Этот рыцарь носил красные, рифленые доспехи и широкий меч, который тоже называл «Обвинителем». Когда ему казалось, что с ним поступали подло, он приходил в дом этого человека, клал меч на стол и обвинял. – Марлетта посмотрела на него исподлобья. – Приговор всегда был один.
На какое-то время она застыла. Даже не моргала. Тант осмотрелся и успокаивающим голосом произнес:
– Твой отец рассказывал тебе неправильные сказки.
Тонкая рука Марлетты обратилась против него. Тант поднялся в воздух. Он ожидал чего-то подобного, но бежать или звать на помощь не стал. Могучая сила отринула его на другой край пещеры. Ударившись спиной об стену рядом с кроватью, Тант застыл, не в силах пошевелиться. Жена подошла ближе. Один из нефритовых кинжалов, висевших за столом, соскочил с доски и поплыл в его сторону.
– Она чудовище! Такое же, как и ты.
– Кто? Моя дочь?
– Бледная госпожа!
– Ты же не считаешь себя лучше? – спросил он, глядя на зеленое лезвие с зубчатыми краями. – Мы потеряли пятерых братьев за семь лет не на войне. Если говоришь о чудовищах, то не забывай о себе.
Марлетта оскалилась и нервно дернула головой. Кинжал опустился на его шею.
– Готов к молитве?
– Я помню только одну.
Женщина кивнула, приподняв руку. Кинжал поднялся следом.
– Когда мы погибали в том храме, я молился, Марлетта. Молился, чтобы ты выжила и вернулась домой, но о том, что с тобой будет потом, старался не думать. Без Первоучителя часовые – это дом на песке. Первый же прилив смоет вас без следа. Ты останешься одна. Снова будешь бродить по горам и лесам, как в тот день, когда я нашел тебя, отравленную, но недобитую собственными родителями.