Эта буря согнула хрупкую Марию. Она пережила потрясение, которое могло бы сломить и более сильную натуру. Ее поддерживали глубокие религиозные убеждения и вера в то, что эта жестокая разлука не продлится вечно. Мария принимала жизнь, ее лишения и тяготы, с кротким терпением – благороднейшей формой мужества.
Майкл Бэском сказал себе, что глупую фантазию служанки о выделенной ей комнате не стоит принимать всерьез. Однако мысль об этом все же поселилась в его голове, раздражая и отвлекая от трудов. Точные науки требуют от мозга работы в полную силу, требуют предельного внимания, и как-то вечером Майкл осознал, что лишь частично сосредоточен на работе. Бледное лицо девушки, ее дрожащий голос вырывались на авансцену его сознания.
Майкл с досадливым вздохом закрыл книгу, подкатил большое кресло к камину и предался размышлениям. Бесполезно заниматься исследованиями, когда ум неспокоен. Стоял унылый серый вечер раннего ноября, лампа для чтения уже горела, но ставни еще не были закрыты, а шторы не были задернуты. Майкл видел свинцовое небо за окном, верхушки елей, раскачиваемые яростным ветром. Он слышал, как сильный ледяной вихрь свистит между фронтонами, прежде чем помчаться к морю с диким воем, напоминавшим боевой клич. Майкл Бэском вздрогнул и придвинулся к огню.
«Все это ребяческий, глупый вздор, – сказал он себе, – но все же странно, что она вообразила себе эту тень, ведь говорят, что именно в той комнате Энтони Бэском покончил с собой. Я узнал об этом еще мальчиком от старого слуги, чья мать была экономкой в большом доме во времена Энтони. Я ничего не слышал о том, как он умер, бедняга то ли отравился, то ли застрелился, то ли перерезал себе глотку, но случилось это именно в той комнате. Старый Скегг тоже об этом знает. Я понял это по его тону, когда он говорил мне, что девушка будет спать там.»
Так Майкл сидел, пока серость вечера за окном кабинета не сменилась чернотой ночи, а боевой клич ветра не затих, превратившись в слабый ропот. Он сидел и смотрел на огонь, мысленно возвращаясь в прошлое, к преданиям, которые слышал мальчиком.
То была печальная, глупая история его двоюродного деда, Энтони Бэскома, грустная история о растраченном впустую состоянии и прожитой впустую жизни. Бурные годы учебы Кембридже, скаковые лошади в Ньюмаркете, безрассудная женитьба, разгульная жизнь в Лондоне, сбежавшая жена, имение, конфискованное ростовщиками-евреями, а затем – роковой конец.
Майкл часто слышал этот жуткий рассказ – о том, как неверная красавица-жена бросила Энтони Бэскома, когда у того не осталось средств к существованию, друзья устали от его общества, и он лишился всего, кроме Уайлдхит-Грэйндж. И вот Энтони, разорившийся светский человек, однажды вечером прибыл в этот одинокий дом, приказал приготовить постель в комнате, где обычно спал, когда приезжал стрелять уток еще юношей. Старый мушкетон Энтони все еще висел над каминной полкой, где он оставил его, когда вступил в наследство и смог позволить себе новейшее охотничье оружие. Энтони не был в Уайлдхите пятнадцать лет; за долгие годы он почти забыл, что этот мрачный старый дом принадлежит ему.
Женщина, служившая экономкой в Бэском-Парк, пока дом и земли не перешли к евреям, была в то время единственной обитательницей Уайлдхита. Она приготовила хозяину ужин и сделала все возможное, чтобы ему было уютно в длинной пустой столовой, но, убирая тарелки после того, как Энтони поднялся наверх в спальню, с огорчением обнаружила, что хозяин едва притронулся к еде.
На следующее утро экономка накрыла к завтраку в той же комнате, которую ей удалось сделать светлее и веселее, чем накануне вечером. Она хорошенько поработала метлой и щетками для смахивания пыли, развела в камине яркий огонь – все это существенно скрасило обстановку. Но вот утро перешло в полдень, а старая экономка все не слышала хозяйских шагов на лестнице. Уже начинало вечереть. Она не хотела беспокоить его, думая, что он утомился долгой поездкой верхом и спит сном изможденного. Однако, когда короткий ноябрьский день заволокли первые тени сумерек, старуха не на шутку встревожилась и поднялась наверх к двери хозяина, но как она ни стучала, как ни звала его – ответа не последовало.