Чтобы быть понятой и оцененной в своих различных способах осуществления, новая эпоха нуждается в новых словах для своего выражения. Слово, которое я предлагаю, — готическое общество.
«Почему готическое? Что за неудачно выбранное название? — часто возражают мне историки искусства и любители средневековых древностей. — Что может быть общего у готики с уродливыми чертами современности? Почитатели европейского Средневековья забывают о том, что слово «готический» нагружено многообразными смыслами. Правильно, оно отсылает к началам европейской культуры, но в нем уже скрываются готы — разрушители античной цивилизации. Готическому стилю и той мизерной роли, которую он отводил человеку у подножия громад своих храмов, противопоставил свою эстетику Ренессанс. Готика была прочтена как альтернатива Просвещению в эпоху предромантизма, поскольку просветители считали ее синонимом варварства, невежества и мракобесия. Именно готика, продолжая все ту же полемическую тему в европейской культуре, была избрана символам немецкого фашизма. Родоначальник готической эстетики Дж. P. P. Толкин вывел свою эстетическую систему из средневекового эпоса в противовес эстетике Нового времени, пронизанной идеалами Просвещения. Сегодня готическая эстетика, в которую на разных этапах влились разные течения, наводняет нашу жизнь. Она порождает новую — готическую мораль и начинает ткать социальную основу готического общества. Двойственность, заложенная в понятии, есть главный — и пот что единственный — повод для оптимизма: может быть, помимо зловещих, в готических практиках современности удастся отыскать и некоторые благородные черты, которые просто ускользнули от моего внимания так же, как ускользнули от внимания поклонников готики ее мрачные стороны?
Не стремясь нарисовать портрет общества, которого еще нет, в этой книге я пытаюсь указать на те тенденции, которые проступают наиболее отчетливо в российской действительности, но значение которых не ограничивается пределами России. Готическое общество возникает на скрещении двух линий развития европейской культуры. Одна из них — критика эстетической системы Нового времени, проникнутой духом рационализма и основанной на поклонении человеку. Эта критика берет свое начало в творчестве пред романтиков. Распад эстетики Нового времени приводит к торжеству готической эстетики, из которой изгнаны и рациональность, и человек. Другая линия — кризис научной рациональности, научной картины мира, важнейшим проявлением которого становится кризис восприятия времени, — отчетливо прослеживается с конца XIX века. Сегодня этот кризис заявляет о себе отказом современной культуры от представления об абстрактном, объективном времени мира и обращением к субъективному собственному времени. Он влечет за собой кризис исторических понятий, сформировавшихся в эпоху Великой французской революции, и кризис того видения общества, который они выражали, кризис демократии как социального и политического проекта. Вполне возможно, что соединение этих линий развития могло бы привести к иным последствиям, если бы двуединое событие-разрыв, Аушвиц и Гулаг, не наложило на них свой неизгладимый отпечаток, вызвав к жизни готическое общество.
В основе социальных и политических изменений лежит глубокий интеллектуальный кризис, который проявляется в кризисе картины мироздания и в изменении представлений о времени, в трудностях осмысления происходящего. Становление повой эстетической системы и новых моральных норм относится к числу самых серьезных последствий этого кризиса.
Мы покидаем мир, в котором привычными понятиями были равенство перед законом, социальная справедливость, свобода слова, публичная политика, в котором существовало понятие убежища — политического, морального, идеального. Со скоростью, опережающей осознание перемен, мы падаем, в неизвестность, приобретающую странные готические очертания. Возможно, пройдет год или два, и нам станет трудно поверить в то, что принципы государственной политики, общественной жизни, взаимоотношений между людьми, которые еще отчасти сохраняются сегодня, действительно имели место, а не приснились нам и не являются выдумкой историков и политологов. Также трудно, как трудно было еще несколько лет назад предвидеть масштаб и серьезность перемен, которые мы наблюдаем сегодня.