Ничего не произошло, и он было подумал, что дверь заперта, но когда он потянул сильнее, дверь скрипнула и медленно отворилась, и глинистый запах ударил в ноздри раньше, чем глаза привыкли к темноте.
На страшный миг ему показалось, что перед ним трупы. Он чуть не отшатнулся, беззвучно вскрикнув, пока остатки здравого смысла не велели ему всмотреться сильнее, потому что он видит только набитые джутовые мешки.
И корзины.
И полки, набитые...
Овощами.
Картофель, свекла, брюква, лук.
Боже мой, так это же просто овощехранилище под амбаром. Морщась от запаха плесени, Ромеро стал искать другую дверь. Он простучал стены, надеясь услышать звук пустоты, говорящий о другой комнате за стеной, может быть, даже выходе наружу.
Ничего обнадеживающего он не нашел.
— Офицер Ромеро? — позвал голос со стороны люка.
Ромеро вышел из овощехранилища и закрыл дверь.
— Офицер Ромеро? — Голос был похож на голос Джона.
Ромеро вышел из камеры и остановился в середине коридора. Из открытого люка падал бледный свет.
— Что?
— Я принес вам еду.
На полу возле лестницы стояла корзина. Очевидно, Джон спустил ее на веревке и вытащил веревку раньше, чем позвал Ромеро.
— Я не голоден.
— На вашем месте я бы поел. В конце концов, вы же не знаете, когда я принесу вам еду в следующий раз.
Пустой желудок Ромеро свело судорогой.
— Кроме того, я положил вам в корзину книгу, чтобы не было скучно. Д. Г. Лоуренс. Вполне уместное чтение, поскольку он жил на ранчо чуть севернее Тахоса. И даже там похоронен.
— Плевать мне на него! Что вы собираетесь со мной делать?
Ромеро сам испугался, услышав, как дрожит его голос.
Джон не ответил.
— Если вы меня сейчас отпустите, я забуду обо всем, что здесь было. Пока еще не сделано ничего такого, чего нельзя поправить.
Люк закрылся, луч бледного света исчез.
Заскрежетало дно задвигаемой на место бочки.
Ромеро хотелось завопить.
Он взял корзину и просмотрел ее содержимое. Хлеб, сыр, нарезанная морковь, два яблока... и книга. Потрепанный том в твердой обложке, которую давно уже содрали. Название на титуле: Д. Г. Лоуренс, «Избранные рассказы». Закладка на рассказе под названием «Та, которая уехала». Страницы этого куска книги так часто переворачивали, что верхние уголки почти стерлись.
Там, куда пришлись удары по голове, было такое чувство, что туда вогнали по лому. Ромеро, часто дыша, с усилившимся головокружением, вернулся в камеру. Корзину он поставил на стол, потом сел на лежанку в такой слабости, что ему очень хотелось лечь, но он сказал себе, что должен прочитать рассказ. Что можно точно сказать про Джона — это человек серьезный. Рассказ должен быть важен.
Ромеро открыл книгу. Зрение на миг мучительно раздвоилось. Он заставил себя сфокусировать глаза, и проблема исчезла так же быстро, как появилась, зрение прояснилось. Не он знал, что это. Сотрясение.
Нужно в больницу...
Сосредоточься, мать твою!
«Та, которая уехала».
Действие происходило в Мехико. Рассказывалось о женщине, жене богатого промышленника, владельца прибыльных серебряных рудников в Сьерра-Мадре. У нее были чудесные сын и дочка. Муж ее обожал. У нее было все, о чем только можно мечтать. И все равно она задыхалась, она чувствовала себя собственностью своего мужа, будто муж и дети владели ею, как вещью. И каждый день она все больше и больше времени сидела одна и смотрела на горы. Что там? Наверное, что-то чудесное. Тайные деревни, быть может. И однажды она поехала покататься верхом и не вернулась.
Ромеро бросил читать. Его изнурил травматический шок. Трудно не дать опуститься гудящей голове. И снова свело пустой желудок. «Надо поддержать силы», — подумал Ромеро. Заставив себя встать, он подошел к корзине с едой, пожевал моркови и откусил кусок свежего хлеба с хрустящей коркой. Запил водой и вернулся к лежанке.
От перерыва легче не стало. Столь же изнуренный, как раньше, он снова открыл книгу.
Женщина уехала в горы. Она взяла с собой еды на несколько дней и ехала все вверх и вверх, предоставив лошади выбирать дорогу. Выше и выше. Мимо сосен, осин и тополей, и наконец, когда стала реже растительность и голова кружилась от высоты, ее встретили на тропе индейцы и спросили, куда она едет. В тайные деревни, ответила им она. Увидеть их дома и узнать их богов. Индейцы проводили ее в пышную долину, где были деревья, река и группа низких домишек, светлых на солнце. Жители деревни приняли ее радушно и обещали научить.
Зрение Ромеро снова раздвоилось. Это напугало его, и он попытался свести изображения. Очевидно, сотрясение прогрессирует. От страха он стал еще слабее. Ему хотелось лечь, но он знал, что, если заснет, может уже и не проснуться. Звать на помощь — мелькнула паническая мысль.
Кого? Здесь никто не услышит. Даже эти братцы.
Заставив себя встать, он подошел к столу, откусил еще кусок хлеба, заел яблоком и сел дочитывать рассказ. Он был уверен, что этим рассказом ему что-то хотят сообщить, но пока он еще не понял что.
У женщины было такое чувство, что все это во сне. Жители деревни хорошо с ней обращались, приносили ей цветы и одежду, еду и напиток, сделанный из меда. Она проводила дни в приятной апатии. Никогда она еще не спала так долго и глубоко. Каждый вечер звучала гипнотическая песнь барабанов. Менялись времена года. Осень сменилась зимой. Выпал снег. Солнце гневается, сказали жители деревни в самый короткий День года. Надо отдать солнцу луну. Они отнесли женщину в алтарь, сняли с нее одежду и всадили ей в грудь нож.
От последней шокирующей страницы у Ромеро голова дернулась вверх. Смерть женщины тем сильнее потрясала, что женщина знала о ее приближении и сдалась ей, не пыталась сопротивляться, почти радовалась ей. Как будто была не в себе, в трансе.
Ромеро вздрогнул. Веки снова отяжелели, и он подумал о медовых напитках, которые жители деревни ей приносили.
Наверняка они были с зельем.
«О черт!» — подумал он. Вся сила воли понадобилась ему, чтобы поднять тяжелую голову и вглядеться в корзину и кувшин на столе.
К пище и воде было подмешано сонное зелье.
Струйка страха прошла через сознание — единственное чувство, которое он еще мог ощутить. Голова онемела так, что перестала болеть. Руки и ноги существовали где-то отдельно. Сейчас отрублюсь, отстраненно мелькнула мысль.
Он начал укладываться.
Нет.
Нельзя.
Нет.
Подними задницу с этой лежанки! Заснешь — умрешь!
В голове крутилось колесо, но он поднялся, шатаясь, на ноги. Качнулся к столу. Навалился на него. Чуть не перевернул. Выпрямился. Бросился к туалетному сиденью. Согнулся. Сунул палец в горло. Выблевал поглощенную пищу и воду.
Вывалился в коридор, шатнулся к лестнице, схватился, повернулся, зашатался, прошел обратно, до двери в овощной погреб, коснулся, повернулся, и захромал к лестнице.
И снова.
Продолжай ходить. Ты должен ходить.
И снова.
Ты должен стоять на ногах.
Колени подгибались. Он заставил их выпрямиться.
Перед глазами серело. Он на подгибающихся ногах шел вперед, нащупывая дорогу руками.
Никогда в жизни не было ничего труднее. Он и не знал, что у него хватит силы воли и решимости на такое. «Я не сдался! — повторял он про себя. Это стало мантрой. — Я не сдался!»
Время неслось полосами, забытье висело постоянной пеленой. Где-то посреди этого испытания зрение прояснилось, ноги стали держать. Он разрешил себе надеяться, когда вернулась головная боль — это выветривалось зелье. Он уже не качался — ходил.
И продолжал ходить, настраивая себя. Я должен быть готов, повторял он. Ум прояснялся, но недоумение оставалось. Зачем Джону нужно было, чтобы он прочел рассказ? Как предупреждение не есть и не пить?
Или, быть может, это было объяснение того, что происходит. Предлагаемый выбор. Избавь себя от муки страха. Вкуси от щедрот земных и сдайся, как та женщина.