— Я ем только затем, чтобы поддержать существование, — сказал Байрон, объясняя, почему его тарелка пуста. — Воображение поддерживает меня. До нынешнего дня Жизнь предлагает мне больше удовольствий, чем Смерть.
Шелли принялся за спагетти, свисавшие с его вилки:
— Вижу, мы наконец обратили тебя в вегетарианство.
— Мясо придает очень темный цвет лицу. Уксус, с другой стороны, дает эстетическую… бледность…
— А я надеялся, что ты употреблял уксус в насмешку над Распятием!
— Ты несносный атеист!
— Слава Богу! — засмеялся Шелли, — и, может быть, я буду проклят!
В то время, пока Байрон обходил стол с графином, волоча искалеченную ногу, в разговор вклинился Полидори. Его губы сияли жиром.
— Он все делает для того, чтобы создать себе аскетический образ, разве что за исключением сна в гробу.
Байрон остановил его взглядом.
— Это уже известно.
Полидори сник, его темные глаза погасли, и он сосредоточил свое внимание на пустом бокале.
Настроение ухудшилось.
— Могила имеет определенные достоинства, — сказал Байрон шепотом, двигаясь по направлению к Клер. — Иногда, когда я смотрел на лицо, которое любил, я видел только… изменения, и лишь смерть могла…
Подойдя к Клер сзади, он провел пальцем по щеке Клер, потом дотронулся до темной брови.
— Червь, ползающий на еще улыбающихся губах… Знаки и приметы здоровья и счастья, превратившиеся в… — внезапно лицо его изобразило безобразную гримасу. — Разложение!
Клер поперхнулась, подалась вперед, и на ее тарелку изо рта вывалились непережеванные спагетти — зрелище напоминало выблеванное гнездо червей.
Стараясь вдохнуть больше воздуха, Клер вырвалась, открыла рот и укусила его за палец.
Байрон не выказал боли.
Он просто улыбнулся. Ее зубы вошли глубже в его плоть между указательным и большим пальцами. Он улыбался.
Она отпустила его руку.
Его рука замкнулась на ее горле.
— Тебе хорошо удается почувствовать смерть, дорогая, — он бросил взгляд на Шелли и на меня. Его бледное лицо сделалось совершенно бледным, когда комнату осветила молния, на мгновение обнажая его череп. — Бессмертие предназначено поэтам.
Отдаленный звук грома, последовавший за вспышкой молнии, казалось, шел из-под пола, заставляя вибрировать старое здание как шахту, глухо и тревожно. Стол и стоявшие на нем подсвечник со свечами пришли в легкое движение, огоньки мелко задрожали.
Оторвавшись от взгляда Байрона, привлеченный вновь возобновившейся стихией за окном, Шелли поднялся со стула и подошел к окну позади меня.
— Из спальни для гостей должен быть потрясающий вид стихии.
— Остерегайтесь наблюдения с противоположной стороны, — сказал Байрон. Полидори развил мысль, поднимая два пустых бокала. — Они берут на прокат телескопы, чтобы шпионить за «отвратительными англичанами» через озеро!
— Я постараюсь не быть отвратительным в таком случае, — сказал Шелли.
— Наоборот, — сказал лорд, — давайте ослепим их нашей отвратительностью, если они этого хотят. Кажется, мир смотрит на меня как на чудовище в образе человека, за которым интересно наблюдать. Редкий зверь на местном шоу.
— В наше последнее посещение салона мадам де Стайль одна леди упала в обморок при виде лорда, — сказал Полидори. — Конечно, она сочла нужным сделать это на прогулке. Нужно заметить, что любопытство быстро привело ее в себя.
Шелли и я улыбнулись.
— Они питаются скандалами как пиявки кровью, — горько сказал Байрон.
— Чего же ты ждешь? — сказала Клер, — твоя репутация такова, что придется смириться с этим.
Я обнаружила, что пока смотрела в сторону. Полидори наполнил мой бокал настойкой.
— В Женеве жители запирают дочерей после наступления темноты, чтобы те ненароком не повстречали на улице этих англичан!
— Это свойство женевцев, — сказал Байрон.
Клер вспыхнула:
— Я швейцарка, несносный!
— Именно. Швейцария — это страна проклятых эгоистичных негодяев, которая случайно находится в самом романтическом месте на Земле. Я никогда не терпел местных жителей и еще меньше их английских гостей. Я не знаю ничего, кроме Ада, что я бы желал разделить с ними.
Шелли возвратился к столу.
— Только в Англии англичане еще более несносны.
— Именно поэтому я здесь. Поэт в заключении.
— Высланный лорд.
— Беглец.
Я засмеялась:
— Беглец? От чего?
Они замолчали.
Байрон обернулся и посмотрел на меня.
Его холодные глаза осуждали меня. Я вторгалась в глубоко личную и изящную игру, в словесной теннис между ним и Шелли. Я посмела нарушить интим их беседы. Моя глупость превзошла все ожидания. Я пыталась продемонстрировать свой ум и потерпела крах. Самое ужасное, по своему невежеству я совсем расстроила разговор.