Байрон перевел:
— Ментальное воздействие на тело, производимое лунатизмом и кошмарами…
Я похолодела.
Шелли схватил Полидори за рукав.
— Вы являетесь сторонником теории Колриджа, что сны объясняют, иллюстрируют бодрствующее состояние ума?
Байрон ответил раньше доктора.
— Сны Полли всегда одинаковы — мокрые!
Клер захихикала. Полидори встал и прошагал через всю комнату, чтобы усесться в углу надувшись. Проходя, он зачерпнул с подноса горсть миндаля в сахаре. Он сидел и хрустел им, как белка, втихаря, хмуро и обиженно взирая на Байрона и Шелли.
Он был унижен и оскорблен.
Теперь Шелли подсел к Байрону.
— Я накапливал записи для эссе по метафизике. Каталог феноменов, связанных со сном и пробуждением. Я записываю свои сны с тех пор как… — он сделал паузу, чтобы потянуть немного из своего стакана.
— Опиумные сны, — прошептал Байрон.
Шелли секунду размышлял…
— Всякие сны…
— А кошмары?
Шелли нервно поежился:
— Это время снов и кошмаров!
Байрон ухмыльнулся:
— Ax да, а мы всего лишь дети этого времени! — он произнес это нараспев, как будто цитируя то, что он сам считал либо абсолютно очевидным, либо совершенно неверным, а каким именно — я не поняла.
Для Байрона время разума не содержало никаких истин. Наука не давала ответов, а любая игра от Ливитикуса до Лютера скорее прятала истину в политике, чем пыталась раскрыть ее. Для Шелли ответом была революция, для Байрона она «пахла» гильотиной (он был слишком аристократ для революции), а мирная революция — это терминологическое противоречие (восстают только неистовые, мудрые по своей природе спокойны, следовательно, они никогда не будут властвовать). Однако Байрон знал одну истину, которую он видел во всех нас. Все мы были воспитаны Разумом, но оставшись неудовлетворенными, перестали доверять ему, нам хотелось большего, и если Разум был совершенством и надежностью, мы действительно восстали против него, нам хотелось иного. Того, где существует другая шкала, противоположная Доброте, Чистоте и Святости — Язычества, Страха, Ужаса. Как часто говорил Байрон, Совершенная Красота так же невозможна и так же необходима, как Совершенный Ужас… Байрон подошел к книжному шкафу.
— Разве не все мы вскормлены кровью? Помните те голубые книги, руины и Коккоко, брошенные дома. Бесконечные коридоры, аристократ и его ужасная тайна. Жестокость. Привидения…
Клер схватила меня за руку. Рука у нее была ледяной.
— Помнишь, как мы боялись сами себя и собирались вместе рассказывать страшные истории! Помнишь Франкенштейна…
— И признания Черных монахов! — закричал Байрон.
— И госпожа Ратклифф, наша Жанна д'Арк! — сказал Шелли.
— Замок Оранто! Гигантская железная рука!
— Убивающий взгляд! — драматически провыл Байрон. — Халиф, который продал свою душу Силам Тьмы за золото Султана!
— И Монах собственной персоной, — сказал спокойно доктор Полидори, опять присоединяясь к группе. — Контакт с Дьяволом злодея Амброзио. Изнасилование — инцестуальное изнасилование — убийство матери и сестры!
— Грех, да и только!
Шелли рассмеялся.
— Забавнее, чем любая Библия!
Байрон повернулся на своей уродливой ноге и поковылял к маленькой аккуратной полочке с книгами, стоящей подле швейцарских часов на камине. Он достал томик с золотым тиснением и стал листать его слипшиеся страницы.
— Я достал этот экземплярчик на прошлой неделе, в Женеве. «Фантасмагория. История о привидениях, духах и фантомах».
— Рассказы о привидениях! — Клер захлопала в ладоши.
— Перевод с немецкого!
— Дай мне!
И она соскочила с кресла и протянула руку, чтобы взять книгу, но Байрон поднял книгу над головой.
— Всему свое время!
Она стояла на цыпочках, пытаясь достать книгу, но он перебросил ее через голову, так, чтобы она попала на колени к Шелли. Инстинктивно тот поймал ее, падая, книга раскрылась странным образом, что чрезвычайно удивило его. Страницы перелистывались сквозняком, как будто невидимыми пальцами. Тогда Шелли положил свою руку поверх книги и замер на мгновение, словно давая немую клятву. Байрон отодвинул Клер в сторону, чтобы посмотреть в глаза Шелли.
— Черт возьми! — в нем произошла перемена настолько существенная, что даже его физический облик изменился. Во рту у меня пересохло, и я взяла графин. Шелли посмотрел на меня беспомощно, словно одна часть его хотела избежать чего-то, но ей требовалась помощь. Затем, когда он быстро повернулся к Байрону, на его лице заиграла улыбка. Он поморгал и потер глаза, отбросив назад волосы. Он сполз на пол, устраивая книгу на своих коленях. В то время, как Клер и я пододвинулись к нему, устроившись рядышком. Так мы всегда делали дома, когда подходило время слушать страшные истории.