— ОСТАНОВИТЕ ЕГО — прокричала я второй раз, когда они вернулись в комнату Байрона.
Шелли ожидал увидеть сквозь шелковые занавески спальни десятифутового урода, схватившего меня лапами и пытающегося утащить в темноту. Ему уже представилась картина, где я с перерезанным горлом испускаю последний крик.
Байрон видел действительность. Полидори стоял в дальнем углу, прижавшись к стене, в руках он держал склянку с темно-коричневой ядовитой субстанцией, которую он извлек несколько секунд назад из своей аптечки.
— Я не шучу! — пробормотал он, когда Байрон двинулся в его сторону, его дрожащие пальцы поднесли бутылку ко рту.
— Не подходи ближе, иначе я…
Байрон выбил склянку из его рук. Она ударилась о пол, пробка вылетела, и серная кислота вылилась дымящейся струйкой на ковер, проев в нем дыру. Он ударил Полидори по лицу ладонью.
— Негодяй!
— Нет… нет! Пожалуйста! Пожалуйста!
Полидори выставил ладони, защищая лицо от удара. Однако Байрон не стал его бить. Полидори опустился на пол, его руки упали, как плети.
— Посмотрите на него, — сказал презрительно Байрон. — Этот «доктор» самый больной из нас!
Он больно ударил его по ноге. Полидори завыл от боли. Я почувствовала к нему сострадание.
Однако Полидори вновь вспыхнул, указывая на Шелли: — Бей его! Ори на него! Он украл немного и собирается выпить один!
— Лгун! Это подлая ложь! — Шелли посмотрел на меня, как бы говоря: не верь ему. Я знала Шелли слишком хорошо, чтобы не подозревать его в том, что он припрятал немного опия на тот случай, если кошмары станут совсем непереносимыми. Я знала это совершенно точно. Меня напугало то, что он отрицал этот факт.
— Боже, — вопил Полидори. Разве есть другой выход из этого сумасшедшего дома, кроме опия?
Байрон пнул склянку из-под яда.
— Этот выход приведет тебя куда нужно. Рай или ад — это сумасшедшие дома, построенные для тех, кто в них верит. Покажи мне десяток сумасшедших, и девять из них будут цитировать Библию.
Он подобрал четки и стал дразнить Полидори, размахивая ими перед его носом. Всякий раз, когда Полидори пытался схватить их, Байрон не давал ему этого сделать. Он дразнил, как ребенка дразнят погремушкой в люльке. — Полли представлял собой тот тип человека, которому, если он оказывается за бортом, хочется протянуть соломинку в буквальном смысле, чтобы проверить истинность пословицы…
Шелли захохотал девичьим смехом.
Полидори зарычал.
— Не слушай его, — сказала я Полли. — Он старается унизить тебя, потому что сам боится!
Байрон засмеялся.
— Моя дорогая мисс Годвин! Этот человек вовсе не нуждается в том, чтобы его унижали, он сам хорошо себя унижает. В перерывах между самоубийствами!
— Нет…
— Эти самоубийства неизменно отвратительно поставлены, как пантомима в захудалом провинциальном театре!
— Ты!
— Следующий раз будет со змеей на груди? Или…
— Ты!
— Пожалуйста, перестаньте! — взмолилась я. — Просто прекратите и все! — Я подошла к Полидори и опустила его руки, напряженно поднятые в ожидании удара. Я постаралась вернуть ему хоть какое-то подобие самоуважения. — Как ты это все выносишь? Почему?
Полидори сидел молча. Отстранив мои руки от себя.
— Потому что, потому что! — разглагольствовал Байрон. Его деланный голос был как никогда насыщен актерскими интонациями, презрительными и надменными. К мнению Байрона можно было совсем не прислушиваться, оно не содержало в себе ничего стоящего. Но ведь и Полидори тоже ничего не стоил. По-видимому, он был согласен с мнением Байрона о том, что мир устроен так, что некоторые, такие как Байрон, были Великими, другие — такие, как доктор — были ничтожными. Сильные будут командовать — это их право, право слабых — подчиняться сильным. Таковы были его моральные принципы, потому что бедный маленький Полли-Долли всего-навсего бедный маленький Полли-Долли…
Улыбаясь, он откинулся на панель рядом с зеркалом.
Он должно быть качнул его, потому что отражение задрожало. Мне показалось, что перевернутый мир в зеркале стал темнеть и втягивать меня внутрь. Я почувствовала нехватку воздуха, так же как это было перед сеансом, словно чья-то рука сжала мне горло. В этот момент я впервые заметила белую греческую маску с надписью под ней, выполненную италийским шрифтом, АВГУСТА.
В животе у меня заныло, опять эта ужасная тошнота.
Байрон перехватил мой взгляд, улыбка исчезла с его лица.
Он повернул маску к зеркалу таким образом, чтобы пустые черные отверстия глаз смотрели на свое отражение! Глаза Байрона были не менее черными и пустыми. Я увидела в них ужасную тайну.