Материнский инстинкт заглушил страх, я увидела, что открываю дверь и выбегаю на абсолютно темную площадку.
— Вильям? Малыш?
Звук исчез. Все было тихо. Ужас вновь возвратился в мою душу. Я молила голос ответить, дышал ли он еще, не был ли задушен железной рукой монстра.
— Мама, мама, ма…
Голос маленького ребенка приковал меня к лестничным перилам. Я перегнулась через них и посмотрела вниз. В коридоре было темно, в этом мраке можно было различить лишь очертание лестницы и больше ничего. Две зажженные свечи стояли на серебряных подсвечниках по бокам обитого сатином маленького гробика. В гробу — лежал мальчик, но не Вильям — старше, чем Вильям, примерно четырех лет от роду, но с таким же прекрасным лицом, такими же длинными белокурыми локонами и одетый в голубое, как мы одевали Вильяма. Прекрасные глаза были закрыты, прекрасное лицо спокойно. Маленькие руки скрещены на груди. Вильям, но не Вильям, у него был мой разум.
Теперь я поняла, что он был внутри меня.
Я услышала чавкающий звук в темноте, повернулась и быстро убежала назад в комнату для гостей. Вбежав, я захлопнула дверь во второй раз, прижавшись к ней спиной еще крепче. Я находилась в склепе.
Комната для гостей исчезла. Дверь за мной вела в одну из ниш, которая разделяла окружность катакомбы. Я же стояла лицом еще к пяти.
Я попыталась убежать сквозь дверь позади меня. Она была закрыта, плотно закрыта с той стороны. Я надавила на дерево сжатыми кулаками, не последовало ни звука. Я попробовала каждую из дверей, изо всех сил стуча по ним кулаками. Двери не шелохнулись, точно были прибиты гвоздями. Измученная, с кружащейся от недостатка кислорода головой, я отринулась назад, чтобы прислониться к стене, и оказалась в дверном проходе, ведущем в незнакомый холл.
Мозаичный пол поразил меня, комната не была похожа на другие в Диодати. Она была довольно широкая, светло выкрашенная на итальянский манер, с простыми арками. Буря закончилась, воздух был чист, свеж и солоноват. Он достигал моих легких через широкое окно. Кроме жужжащих насекомых и моего тихого постанывания вокруг не раздавалось ни звука. Я села, поджав под себя ноги, и увидела стол, высовывающийся из тени прямо передо мной. Шелли, одетый иначе, чем ночью, прижался к шторам, завороженный страхом, высоко над столом висел фонарь. Стол оказался кроватью, деревянной кроватью. На ней лежала фигура — я сама. Руки крепко вцепились в спинку кровати, лицо было покрыто крупными каплями пота. По всей видимости, со мной произошел припадок. Во рту у меня находился прикушенный ватно-марлевый тампон, вложенный заботливой няней. Постельное белье сбилось. Мои ноги были согнуты в коленях и разведены в стороны. Мой живот содрогали родовые схватки. Я наблюдала со стороны, как сама содрогаюсь в родовых конвульсиях, объятая жаром, как моя голова приподнимается с подушки и вновь бессильно падает. Затем наконец я замерла, когда доктор мыл свои окровавленные руки.
Я отвернулась, закрыв глаза.
Я почувствовала, что наклоняюсь над деревянной люлькой, к своему ужасу в ней я обнаружила мертвого окровавленного новорожденного, лежащего, как кусок мяса на полке мясника.
Я бросилась назад к двери.
Дверь распахнулась, и я оказалась в другой комнате.
Комната была меньше, гораздо более компактная, чем любая другая в доме. Это была комната на прокат, где-нибудь в Англии. Обои и избыток обстановки были отчетливо не европейскими. Тяжелые ставни закрыты, пропуская внутрь лишь небольшую дорожку утреннего света. Я слышала за окном движение деловой улицы — скрипение тележных колес, цоканье копыт, стук трости. Комната была не освещена за исключением единственной свечи на маленьком карточном столике, на котором были разбросаны игральные карты, часть их валялась на полу. Я взяла со стола свечу и пошла вдоль разбросанных карт, которые привели меня к пустой дымящейся бутылке из-под синильной кислоты. Я подняла свечу выше, осветив обнаженную фигуру, сидящую неестественно прямо в кресле с высокой спинкой и глядящую в пространство мутными, чувственными глазами.
Я вздрогнула и уронила свечу, поняв, что румяна скрывали бледные щеки и посиневшие губы мертвого тела доктора Полидори.
Я выбежала назад в пустой склеп, мечась от одной дверной ручки к другой. Жара душила меня, а запах смерти был для меня просто ядом. Я задыхалась.