Меня первую постигла трагедия.
В сентябре 1818 я родила девочку, на этот раз дочка выжила. Ее назвали Клара (в честь Клер) Эверина, коротко Кар. Шелли и я были на седьмом небе, но наша радость была недолгой. В Эсте девочка заболела лихорадкой. Шелли поспешил в Венецию за доктором, но было слишком поздно, и едва ей исполнился месяц, как она умерла.
Мною овладело отчаяние. Тем временем наши отношения с мужем ухудшились. Некоторые части его души теперь были закрыты для меня. Разбитый горем Шелли вошел в темный мир призраков, богов и гипнотизма, в надежде понять то, что я уже знала, но не могла сказать. Мне было больно видеть, как из-за постоянных припадков и наркотиков разрушается его здоровье, он не делал паузы для выздоровления.
2 июня 1819 года в Риме маленький бедный Вильям заболел в банях Лучча. Шелли и доктор Белл провели над малышом несколько бессонных ночей, но 7 июля он умер на руках своей матери.
Тогда все надежды на возможное счастье умерли. Был ли смысл в жизни, если четырехлетний мальчик был лишен счастья жить?
Следующим был Полидори. Бедный Полли-Долли. В 12 дня 27 августа 1821 года он был обнаружен своим слугой в квартире на Голден-сквер умершим при таинственных обстоятельствах. «Умер по воле господней» — гласил вердикт анатома.
Аллегра, дочь Клер от Байрона, была теперь под присмотром женского капуцинского монастыря под Равенной. Между ее родителями шли постоянные ссоры из-за опеки над ребенком, и верный Шелли стал терпеливым посредником — он привязался к девочке, как отец. Однажды ночью он увидел сон, в котором Аллегра выходила из воды, хлопая в ладоши и зовя его по имени. Он проснулся и сказал абсолютно спокойно, что знает, что Аллегра скоро умрет. Его пророчество подтвердилось. Аллегре было только пять лет.
Клер в своем горе вновь стала наблюдать привидения. Отношения между нами становились все более натянутыми, и наконец мы обе осознали, что между нами лежит непреодолимая пропасть.
Шелли был совершенно разбит болезнью. Он говорил, что чувствует себя пораженным чумой, что разрушение пожирает его внутренности.
16 июня 1822 года, в самую годовщину той ночи я страдала от ужасной болезни. В течение 7 часов я лежала без сознания, все думали, что я точно умру, но это было бы слишком благожелательно по отношению ко мне.
В ту ночь он, наше Создание, взял третьего из моих детей, но все еще не был отмщен. Теперь Шелли употреблял очень много опия и подумывал о самоубийстве. У него были видения наводнения. Вода заполняла наш дом, качая на поверхности трупы наших детей. Клер тоже видела духов. То один, то другой постоянными криками будили весь дом.
Я все еще была на пороге смерти. 8 июля в 2 часа пополудни Шелли забрался на борт парусника, настояв на том, чтобы он и Вильям возвратились в Леричи, несмотря на настойчивые предупреждения о надвигающемся шторме. Шелли всегда был хорошим моряком, но не умел плавать. И несмотря на то, что несколько раз почти не утонул, отказывался учиться. Хранитель маяка сказал ему:
— Посмотри на воду — Дьявол замышляет шторм! — и действительно разыгрался бешеный шквал, гораздо сильнее, чем ожидали — такой же неистовый, как буря над Диодати.
Тело Шелли было найдено крестьянами на берегу между Масса и Виарежио. Они же и закопали его в песок. 15 дней спустя я и Байрон нашли это место и выкопали тело. Когда я посмотрела на лицо, которое любила, на это выражение, я поняла — мой муж, также как в том судьбоносном видении, был похоронен заживо.
Вследствие того, что таможенные правила не позволяли переправить тело домой, мы были обязаны кремировать останки Шелли прямо там. Второй раз в жизни я наблюдала горящий погребальный костер своего мужа, второй раз ветер развеял его прах.
Я поселилась в Кенти Штауне со своей семьей, писала какие-то вещи, но естественно, не публиковала.
Новость о греческой войне за независимость достигла Италии, и Байроном овладели мысли о своем собственном предназначении в этой жизни после безвременной смерти Шелли. Его мысли искали «достойный конец достойному существованию» — потеря друга заставила его думать о том, что он не должен покинуть этот мир, не совершив ничего для человечества, пытаясь показать, что поэт может быть также и солдатом. Он присоединился к грекам в их борьбе с турками, возглавив свою собственную бригаду вместе с Франческо Бруно, Тито и старым другом Трелони, борясь, как греческие герои, чьи статуи украшали Диодати.