План провалился на самом первом этапе, энергию не удалось взять под контроль и купол начал развёртываться прямо над замком. К этому моменту остановить заклинание было уже невозможно. Поняв происходящее, Ксардас приказал Родригезу телепортироваться прочь, сам показав наглядный пример. В их распоряжении были руны, позволяющие перенестись к небольшой площадке у площади обмена. Это место было выбрано не случайно – оно являлось наиболее удалённой точкой, до которой можно было добраться, находясь в Минентале. Чтобы телепортироваться дальше нужно было использовать ещё одну руну или даже несколько, в зависимости от места назначения. Этого никто из магов сделать уже не успел – барьер настиг их. По ряду причин, телепортация на большие расстояния была технически невозможна, а особенно серьёзным препятствием являлись горы и море. Даже самым могучим магам никогда не удавалось преодолеть пролив между континентом и Хоринисом, море не делало исключений ни для кого.
К сожалению, у меня не было времени вчитываться в подробные описания событий тех дней – мастер Дамарок настаивал, чтобы я поскорее вернулся на пост у входа в обитель. Остальным магам не оставалось ничего, кроме как сделать вид, что ничего особенного не случилось, и дожидаться возвращения лидера круга. Я никак не мог успокоиться и продолжал прокручивать в голове минувший совет. Всё ли я сделал верно? Может быть, Корристо и Дамарок правы, а я просто слишком молод, чтобы понять истинное положение вещей? Я бы поверил в это, если бы ни Ксардас. Не даром отступник пересказывал мне древние легенды. Очевидно, он искренне верил, что скоро должен явиться наш спаситель, а барьер служит ловушкой не столько для нас, сколько для какого-то неведомого древнего исчадья тьмы. Интересно, знал ли Ксардас об этом до сотворения купола над долиной рудников или же на самом деле вычитал все эти мифы в книгах из подвалов под своей обрушенной ныне башней? Так или иначе, всех моих знаний было недостаточно для принятия верного решения, и потому я уже много часов просто стоял у входа и продолжал размышлять, не в силах придумать никакого разумного выхода из сложившегося тупика.
Немного утешала меня лишь мысль о том, что альманах не добрался до лагеря сектантов, а значит, церемонию призыва Спящего придётся отложить. Это давало мне время для раздумий – по крайней мере, теперь я не боялся за жизнь Лестера. После последнего разговора с Юберионом я не питал к лидеру Братства тёплых чувств, но кроме него с лёгкой руки Корристо могли погибнуть и другие люди. В отличие от Верховного мага, я не считал себя вправе приговаривать кого-то к смерти лишь за то, что он не хочет приносить подношения к алтарям Инноса и благочестиво жертвовать десятую часть своих доходов на нужды монахов и паладинов. Конечно, я вовсе не разделял веры в Спящего, а секту считал глупым нелепым культом, но нельзя было не признать, что большинство каторжан пришли туда вовсе не из-за искренней веры. Просто Братство показалось им лучшей альтернативой по сравнению с работой в рудниках, а пропагандистские речи идолов давали хоть какую-то надежду на счастливую жизнь в будущем.
Царила уже глубокая ночь, когда мою привычную задумчивость неожиданно прервали – обострённые чувства предупредили, что кто-то неспешно приближается сбоку. Человек двигался вдоль стены, стараясь держаться в тени. Я внутренне напрягся, медленно опустил руку в карман и сжал в ладони спрятанную руну, не подавая виду, что чувствую гостя. Подойдя на расстояние в десяток шагов, незнакомец тихо окликнул меня по имени. Ему повезло, потому что приблизься он ещё на пару метров, я бы непременно метнул в него огненную стрелу, не дожидаясь пока он нападёт первым.
– Нравится дышать свежим воздухом? – спросил неприятный, но знакомый голос на удивление обыденным тоном.
Я повернулся, а человек отошёл от стены, так что свет луны осветил его силуэт. Это оказался не стражник и не призрак, как можно было ожидать. Доспехи по обычаю аристократов были оторочены мехом, и не было сомнений, что передо мной один из рудных баронов собственной персоной. Манеру Шрама и немногословного Арто я узнал бы без труда, голос Гомеза был резким и запоминающимся, Бартолло вовсе не носил брони, предпочитая роскошные наряды. Оставалась лишь одна подходящая кандидатура – Ворон.
– Вижу, что не один люблю ночную прохладу, Райвен. Однако я, в отличие от тебя, не крадусь вдоль стен, словно воришка или соглядатай, – я нарочно произнёс прозвище «Ворон» на языке Южных островов. Так советника барона часто называли между собой стражники, и это слово имело неоднозначное толкование, связанное с поведением воронов, любящих полакомиться падалью. Именно поэтому «райвен» могло также означать «грабить» или «пожирать». Рудному барону не очень нравилось, когда его так называли, но я не мог упустить случая зацепить его самолюбие.