Я был полностью согласен с Горном насчёт убийственности ожидания. Легко герою мчаться навстречу врагам и опасностям. По-настоящему же тяжела участь тех, кто остаётся в тылу и уже не может ни на что повлиять. Решающим судьбу мира некогда предаваться раздумьям и сомнениям. Ответственность, возложенная на их плечи, гонит вперёд, заставляет действовать и не даёт права на ошибку. Даже если дело их обречено на провал, они умрут с честью, делая всё, что в их силах. Те же, кто остаётся за линией фронта, лишены такой привилегии. Они не могут умереть как герои с именем Инноса на устах, не могут, закрывая глаза, с последним вздохом сказать, что они сделали всё возможное и невозможное. И главное, именно им придётся потом жить в том мире, который создали идущие впереди. И не всегда этот мир таков, каким хотелось бы его видеть.
Несмотря на кажущуюся незначительность тех, кто в финале остаётся не у дел, именно они зачастую куют победу. Кузнецы снабжают армии оружием, фермеры провиантом, женщины придают своим любимым мужества, дети наполняют победы смыслом. Я был далёк от передовой, но многое отдал бы, чтобы оказаться вместе с Везунчиком сначала в Старом лагере, а потом и в подземном храме орков. Ожидание и неизвестность были невыносимы, стократ лучше было бы рисковать жизнью, подставляя свою грудь под удары орков, нежити и прочих Белиаровых отродий… Но я был в тылу. Моя небольшая на вид роль уже была сыграна, и теперь пришло время сойти со сцены и смотреть, как другие доигрывают наш общий спектакль. Что, если они ошибутся, оступятся, спутают слова или вовсе отойдут от сценария? Как бы то ни было, я уже не мог ни на что повлиять. Мне оставалось только верить.
И я верил, хотя сомнения то и дело и пытались меня одолеть. Лёжа на кровати и глядя на мозаичный потолок, я молился. Не Инносу, не Аданосу, и уж тем более не Белиару. Молился просто так, без всякого смысла и в то же время точнее и искреннее, чем когда-либо. Боги братья были лишь мишурой, прикрывающей истину. Три ипостаси, каждая из которых по отдельности не стоила и выеденного яйца. Я размышлял о словах Ксардаса по поводу них и всё больше соглашался с бывшим магистром. В разделении не было будущего, лишь единство и осознание целостности мира позволяло познать его закономерности, прийти к просветлению и прикоснуться к совершенству. Именно этому совершенству, воплощающему в себе все возможные аспекты мира, я и молился. Иногда я называл его Создателем, но на самом деле у него не было имени, в отличие от трёх братьев, он в нём не нуждался.
Наверное, Риордан нарочно добавлял в зелья дурманящие вещества, потому что на протяжении всего дня, следующего за зарядкой меча, меня посещали необычные мысли, я чувствовал себя очень странно и периодически проваливался в забытьё. Во снах ко мне приходили призраки прошлого: то вспоминалась давным-давно умершая мать; то виделось, как я, будучи ещё ребёнком, учусь охоте под пристальным надзором мастера Боспера; то как в очередной раз слушаю наставления Корристо или с беспокойством поднимаюсь по лестнице в башне Ксардаса. Образы менялись один за другим, я не мог, да и не хотел их удерживать.
В одном из таких видений я вновь оказался в тоннелях забытого подземного храма. На этот раз в них не слышалось ударов кирками, и сотни пленных до изнеможения не вырубали новые проходы. В этот раз здесь было тихо, темно и жутко. И лишь один человек рискнул нарушить этот многовековой покой. Он уже миновал ловушки и орды нежити, убедился в своей силе и теперь уверенным шагом ступил на каменный мост, простиравшийся над бескрайней бездной, которая, казалось, уходила в самые недра земли. Доспехи из магической руды надёжно хранили человека, бросившего вызов могучему демону. В руках смельчака был зажат Уризель. Но ещё не все враги были повержены. Путь через мост преграждал неподвижно стоящий орочий шаман, опиравшийся на толстый посох. Казалось, что страж безучастен ко всему происходящему вокруг, что даже при желании этот орк не сможет сойти с места, что он обречён вечно стоять на этом мосту.
Однако, почувствовав приближение чужака, орк открыл глаза и поднял на него затуманенный взгляд. Шамана сложно было назвать живым, хотя он и сохранил в себе подобие жизни. Иссушенный, словно мумия, с пугающим боевым раскрасом на лице, он словно явился из царства самого Белиара. Везунчик не замедлил шаг, лишь ухмыльнулся и перехватил поудобнее меч. Шаман взялся за посох обеими руками, поднял его и резко опустил, ударив об пол. В этот момент воздух будто бы стал камнем. Мощная ударная волна быстрее звука пронеслась в сторону незваного гостя. Казалось, никто не сможет устоять пред таким напором, что человек обречён, что его безвольное тело разобьётся о камни, и всё, что ему останется – это вечное забвение. Но ничего этого не произошло. Камень в Уризеле вспыхнул, и меч на мгновение словно бы превратился в щит. Ударную волну рассекло надвое, и она прошла мимо, обогнув неуязвимого героя с обеих сторон. Человек продолжил идти.