Минимак дернулся от гиганта, да так резко, что Хродгейр, чуть не вывалился из проёма, но сильные руки, вцепившиеся в поручни, уберегли его от падения. Минимак взметнулся вверх и с высоты, ослепляя и нервируя Цербера прожекторами, следил за битвой.
Бруту показалось, что он разбился, как стекло и разлетелся на мелкие осколки. Голова гудела, благо шлем включился вовремя, а иначе от удара сознание покинуло бы его. А дальше… Дальше гигант одним нечаянным движением попросту стряхнул бы безжизненно валяющуюся блоху. Руки, ноги, шея были целы, а сейчас это было наиважнейшим показателем. От синяков и ушибов костюм спасает, но вот от растяжения или перелома только предостерегает, как сказал бы здоровяк.
Дернув шеей довольно резко, так, что та непростительно отозвалась острой болью, он взглянул на поле брани. Цербер, сгорбленный и помятый, стоял поодаль от гиганта, стараясь отдышаться, алчно хватал воздух. Из морды, попавшей под раздачу, хлыстала кровища, из пустой глазницы вытекала слизь разбитого глаза, половина частокола зубов была выбита напрочь, а челюсть была вывихнута. Гигант тоже был выведен из тонуса, помимо несерьезных ран на теле, кисть, которой он держал шею Цербера, валялась где-то далеко под ногами, а из запястья изгрызенным древком торчала кость, по краям которой рваным тряпьем висела брызгающая струями крови плоть.
Пасти Цербера запрокинулись, но вместо того, чтобы сойтись в синхронном вое, заставляющем сильнее вжаться в щели и укрытия все живое, одна из них засипела, а вторая захрипела, выкашливая сгусток крови вперемешку с выбитыми клыками. Псина сверкнула уцелевшими глазами на врага и двинулась боком, обходя гиганта стороной. Медлительный монолит топтался на месте, пока Цербер удалялся за спину.
– Быстрее! Быстрее! – сквозь зубы цедил Брут, ведя за псиной стволом бластера.
Оказавшись сбоку от громадины, Цербер мощным толчком оттолкнулся от поверхности и сиганул в направлении гиганта. Полотно тьмы пронзили голубые всполохи бластера Брута, за ними последовал ураганный огонь с минимака – бесстрашно стоя в проеме, Хродгейр поливал трехглавого сгустками, словно намереваясь превратить монстра в барбекю. Тот отчаянно взвыл от досады, обиды и злобы и вместо четко нацеленного удара, налетел на гиганта тупым тараном, чем дал тому фору. Каменной рукой схватив пса за косматый загривок, и одновременно развернувшись башкой к врагу, с силой прижал Цербера к грудной клетке, помогая второй разгрызенной рукой. Цербер принялся извиваться, взрывая воздух когтистыми лапами, вгрызался пастью в беззащитное плечо у самых ног Брута, пытающегося влезть по ошейнику на башку монолита. Гигант все не выпускал пса из цепких объятий, а тот вырывал шмат за шматом, вгрызаясь глубже в плечо, в надежде добраться до сустава или попросту разорвать вены, заставить тем самым истечь врага кровью. Так продолжалось минут пять, хотя Бруту и показалось, что прошла целая вечность. К концу этой вечности пес уже не вгрызался в плоть, а хрипел и слабо дергался. По пасти ручьем стекала кровь гиганта, уходя ниже и теряясь в волосяном покрове. Наконец зверь сдался, расслабив напрягаемые из последних сил жилы и по округе разнёсся треск ломающихся ребер и бульканье глоток. Пес забился в предсмертной агонии, дрыгая конечностями в смертельных объятиях, а после обмяк словно тряпичная кукла.
Гигант обессиленно разжал руки и тело рухнуло вниз, ударившись со шмяканьем о поверхность. Монолит устало вздымал грудь, но все же, найдя в себе силы издал раскатистый рев победы и воинственного предупреждения, наполненный болью, изнурением, злобой и облегчением. Развернулся и устало загромыхал к техническому зданию, а добравшись не стал идти в свое убежище, а попросту уселся на поверхность, опершись спиной о стену, недалеко от прожженной дыры в воротах. Опустил подбородок к груди, дыша надрывно, тяжело. Было ясно, что его дни сочтены, но возможно он окажется более удачлив и встретит последний утренний рассвет в своей великанской жизни.
Брут поглядел на опущенную голову и бледнеющий красноватый свет глазниц, и ему стало жаль исполина. Гигант, будто почувствовал блоху и обернулся, глядя, как показалось Бруту прямо на него. Но страха не было, а от великана не веяло угрозой. Он вглядывался в каменное лицо, пытаясь разглядеть в затухающем красном свете хоть намек на что-то человеческое, то, что смогло бы объяснить переживания гиганта и их искренность. И на секунду ему показалось, как будто он увидел сквозь чешуйчатый монолит, нечто «живое» в великане. Не просто биологического гипертрофированного монстра с заложенной программой вместо мозгов, а что-то по-настоящему живое, теплое, то самое, объединяющее всех живых существ. На миг ему показалось, будто он смотрит в глаза собаке или коту и видит…Совсем не то, что снаружи, не физиологическое строение, а нечто эфемерное, неуловимое и роднящее… «А, что, если он был такой же живой, как и я, как и мы, но программа в его голове не дает ему взглянуть на мир так, как он мог бы – по-настоящему? Уродливое создание рук человеческих страдало от его скаредности и мании величия», подумал Брут, дивясь столь нелепой мысли.