Мы вышли на торпедных катерах засветло, делая вид, что ведем поиск кораблей противника. Мы подсчитали, сколько времени затрачивают автоколонны на переход от одного пункта до другого. Было установлено, что одна из автоколонн придет в пункт назначения Вадсё, когда уже будет темно. Чтобы обмануть противника, катера легли на обратный курс. Лишь когда стемнело, мы повернули в район Вадсё.
Погода ухудшилась. Появилась крупная волна, и катера не сумели подойти к побережью. Разведчики высаживались на маленьких надувных лодках, потратив на это много времени. Чтобы успеть перехватить автоколонну, надо было скорее добраться до дороги, до которой было больше трех километров. Мы бросили рюкзаки, мешавшую одежду и с одним оружием и боепри- пасами по глубокому снегу побежали к дороге. Не каждый человек способенвыдержать такую нагрузку.
Двадцать минут шла схватка. Мы разгромили штаб зенитного полка и караульную роту, захватили пленных и всю штабную документацию.
На побережье поднялась тревога. К месту боя потянулись немецкие подкрепления, и нам вновь пришлось по глубокому снегу, с пленными и большим грузом добираться до берега. На своих маленьких лодчонках, почти вплавь, мы наконец достигли катеров.
Гитлеровцы писали потом в своих сводках, что русские высадили крупный десант, но «доблестными войсками фюрера десант был частично уничтожен, частично сброшен в море». Фактически же в бою участвовали 33 разведчика, и все благополучно вернулись в базу.
Остаток ночи и половину следующего дня море штормило. Мы скалывали лед с надстроек и палубы, откачивали воду ведрами. А ведь мы были полураздеты, так как вся одежда осталась на побережье.
Около двенадцати вернулись в базу, а ровно в двенадцать уже участвовали в соревнованиях — в лыжной эстафете, и одна из наших команд заняла первое место. Не потому, что у нас собрались лучшие лыжники флота — в других командах были и мастера спорта, а потому, что общая физическая подготовка разведчиков, их воля к борьбе были очень высокими. Мы умели в любых условиях бороться до последнего дыхания.
Теперь можно иногда услышать, что в атомный век физические силы не ценятся, все делает техника, а война, если будет, то кнопочная, и для решения задач нужна голова, а не мускулы. Голова — это хорошо, и техника, и кнопки — тоже хорошо, но вот моряки с атомных подводных лодок, где и техники, и кнопок вполне достаточно, говорят: «Прежде чем кнопку нажмешь, пять раз тельняшку выжмешь». Вероятно, они имеют основания так заявлять. С ростом техники увеличивается быстрота действий человека, требуется мгновенная реакция на быстро меняющиеся события, на показания приборов. Нет, не устарели и в наш атомный век слова мудрого изречения: «В здоровом теле — здоровый дух».
Узы товарищества и дружбы
Традиции войскового товарищества в русской армии имеют многовековую историю. Мы всегда свято помним суворовский девиз: «Сам погибай, а товарища выручай». Наша партия создала невиданную по силе сплоченности армию, такие боевые коллективы, где каждый каждому друг, товарищ и брат. В боях против врагов социалистической Родины это братство умножало нашу стойкость, усиливало наше мужество, помогало побеждать врага. Для старых, повоевавших на своем веку солдат войсковое товарищество — понятие святое и нерушимое. И вдохновенную, как песня, гоголевскую строку «Нет уз святее товарищества!» многие из нас могли бы поставить эпиграфом к своим боевым биографиям.
Меня часто спрашивают, каким чудом удалось мне уцелеть в многочисленных и опасных вылазках в тыл врага, какие таланты помогли мне. И я неизменно отвечаю, что этим чудом, этими талантами были всегда окружавшие меня верные мои товарищи. Их постоянная готовность защитить, помочь, выручить и моя беспредельная вера в них придавали силы, бодрость, выдержку, помогали залечивать раны. Моим друзьям — вот кому я обязан своими подвигами, высокими наградами и самой жизнью. Я всегда буду помнить урок, который получил от своего подчиненного, разведчика Семена Агафонова.
После победы над фашистской Германией меня с Севера перевели командиром такого же отряда на Тихоокеанский флот и разрешили взять с собой пятьдесят разведчиков-североморцев. Но желающих оказалось гораздо больше. Отказать кому-либо ехать со мной — значит обидеть... Как быть? Я решил поговорить с ребятами, с теми, кто и воевал много, и наград достаточно имеет, что, мол, пора бы и об отдыхе подумать. Вызываю Семена Агафонова. Герой Советского Союза, три ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны. Советую ему готовиться к демобилизации. А Семен, наш легендарный разведчик, взглянул на меня так, что стыдно мне стало, и очень спокойно сказал:
— Я прошусь на Восток потому, что тебя и тех мальчишек из тихоокеанского отряда жалею. Они молодые, пусть не дети наши, а младшие братья, без боевого опыта, а японцы — это коварные, хитрые враги, тебе голову снимут, и мальчишек этих ты уложишь много. А если рядом будем мы, знающие, как выполняются самые трудные задачи разведки, успех больше будет, а главное, этих ребят в живых побольше останется. Им ведь жить надо! Жить, чтобы коммунизм строить. Разве ради славы воюем мы?
Этого забыть нельзя!
Я вновь возвращаюсь к бою на мысе Могильный, о котором уже писал. Для выполнения задачи на Могильном был выделен батальон морской пехоты. Разведгруппа, которой я тогда командовал и которая состояла из семи человек, должна была провести батальон к опорному пункту и первой ворваться в него, чтобы захватить пленных и документы. Остальным группам отряда ставилась задача прикрывать действия батальона.
Морские пехотинцы, недостаточно подготовленные к действиям в горных условиях и слабовато физически закаленные, лишь к рассвету добрались до места назначения. Обстрелянные артиллерийским и минометным огнем, они начали отходить к месту высадки.
Я лежал среди камней. Впереди была долина, а за ней — опорный пункт. Притихшие разведчики с напряженным вниманием следили за мной, а я ждал сигнала о начале действий, с болью думая, что мы теряем драгоценные минуты и можем понести лишние потери. Когда стало ясно, что батальон почему-то застрял (мы еще не знали, что он отходит), я решил действовать, уверенный, что нас поддержат если не морские пехотинцы, то наши группы.
Я не подавал команд, а просто поднялся и рванулся что было сил к вражескому укреплению. Все разведчики группы в ту же секунду бросились вперед. Другие группы нашего отряда тут же пришли на помощь. И задача была решена.
Нам нужно было возвращаться, но противник уже занял перешеек. Мы могли бы проскочить через его порядки, но у нас на руках был тяжелораненый младший лейтенант Федор Шелавин, один из командиров группы. Чтобы развязать нам руки, он пытался застрелиться. Я отобрал у него оружие. Мы остались на мысе.
У многих такое решение вызвало недоумение. Кое-кто считал, что для спасения людей и захваченных документов нужно было пожертвовать одним человеком. Но я до сих пор считаю, что поступил правильно. Оставить офицера Шелавина на расправу врагам значило подорвать веру разведчиков в боевую дружбу, войсковое товарищество, лишить многих решимости, смелости — качеств, без которых нельзя воевать.
У нас в отряде каждый разведчик, совершая подвиг, признавал, что это заслуга не только его, но и товарищей по оружию. Успех одного человека связывался с общим успехом отряда.
Подвиг — дело ради коллектива, и, чтобы его совершить, нужно думать не о том, как отличиться перед товарищами, а о том, как помочь им выполнить поставленную задачу, облегчить их тяжелый ратный труд. Не случайно в народе говорится: «Один в поле не воин». Ведь как бы ни стремился человек отличиться перед другими, подвига он не совершит, если нет настоящей дружбы, полного доверия друг к другу.
Подвиг совершает коллектив, а тот, кто лучше других подготовлен, выполняет самую ответственную и самую опасную задачу. Но чтобы он добился успеха, товарищи должны помогать ему.