Это слова, которыми мама прощалась с папой, лежащим на больничной койке.
«Все плохое уже позади. Я знаю, как много Тебе причинили зла. Но Тебе уже не больно. Больно только мне».
Приоткрытая дверь
Шеф чехословацкого кинематографа выступил с самокритикой в телеэфире. Он был слишком близок с Яном Прохазкой.
Расплакался перед камерами и сказал, что писатель его подвел.
Потом пришел к Иве, Ленке и Магулене и сказал: «Меня допрашивали в полиции, и я его слышал. Через приоткрытую дверь слышал вашего Яна! А ведь я знал, что он умирает в больнице. И тогда я подумал: “Боже, они допрашивают даже умирающих”. И испугался, что будет со мной. Мне даже в голову не пришло, что в соседнем кабинете специально для меня крутят пленку с его голосом».
Жизнь (продолжение)
Павел Когоут, который три дня назад указал пану Важному на схожесть работы писателя и работы могильщика, произнес надгробную речь.
Сегодня он говорит, что эти похороны были символическим концом Пражской весны и началом зимы. Большая часть бывших друзей Прохазки не пришла. Тем самым чешская культурная элита разделилась на абсолютное большинство, которое сдалось, и микроскопическое меньшинство, которое спустя семь лет стало группой «самозванцев и неудачников из Хартии-77».
Также он говорит, что многие творческие деятели испытали облегчение, узнав о деле Прохазки. Теперь, благодаря этим гнусным сериалам, они могли сказать: «Мы с такими людьми, как он, общаться не будем». И эта история утверждала их в убеждении, что все-таки стоит идти рука об руку с режимом, — так им было легче жить.
Когоут эмигрировал в Австрию, где написал роман о девушке, которая, не сдав экзамены в театральный лицей, пошла учиться на палача. В школе для палачей она поняла, что повесить человека может почти любой, но главное — повесить его так, чтобы в этой процедуре воплотились все достижения человеческой цивилизации вплоть до научно-технической революции.
Когда осенью 1979 года Когоут хотел вернуться в Прагу, на чехословацкой границе его силой вытащили из машины и отправили обратно в Австрию. Вскоре после этого власти лишили его чехословацкого гражданства.
Могильщик Важный умер спустя десять лет после Прохазки. Он не нашел себе столь же красивого места и был похоронен ближе к стене, сбоку. Его тело положили в общую могилу, где он покоится рядом с чужими людьми.
Ленку выгнали из университета, и двенадцать лет она проработала уборщицей.
Ива сдала выпускные экзамены в школе, но не получила от властей права поступить в вуз. Ее взяли на работу в аэропорт, где она раскладывала по отделениям в пластиковых коробочках обеды для пассажиров.
Из оборота были изъяты все книги их отца. Когоут написал, что Прохазка, как и многие другие, должен был быть «навсегда покрыт завесой молчания».
Покой
Через девяносто дней после похорон, в мае 1971 года, состоялся съезд Коммунистической партии Чехословакии, который начался словами «Мы победили хаос».
Эти слова произнес президент республики. «В течение последних двух лет, — сказал он, — ЦК под руководством товарища Гусака сделал дело, достойное уважения».
От имени деятелей искусства на трибуне вздохнула с облегчением актриса Иржина Шворцова, продавщица в сериале «Женщина за прилавком»: «Наконец-то!»
— Враги социализма, — продолжила она, — подняли в 1968 году вопрос о так называемой абсолютной свободе творчества. Горячо поддерживаемые Западом, они в итоге стали пробуждать в людях неверие в социализм как основной жизненный принцип.
Листок
Когда я беру в руки объемистую папку со сценарием «Уха», а режиссер Кахиня советует мне его проглядеть, из середины выпадает листок бумаги.
— О, это почерк Прохазки. Посмотрите, он там, видимо, что-то написал об «Ухе», — говорит Кахиня.
Да, написал.
«Эта история вымышлена. То, что происходило в действительности, было гораздо страшнее».
Госпожа Неимитация
2004.
Мы шумные, раскованные и одеты соответственно. Мы приехали с Запада и жадно поглощаем улицу за улицей.
У нас уже есть кружки с Кафкой.
Есть футболки с Кафкой.
Зажигалки.
Под мышкой у нас комиксы с его биографией и кратким изложением всех произведений на ста семидесяти семи страницах. Мы бродим по еврейскому кварталу, который, по существу, лишь прикидывается самим собой.