(До 2003 года она перевела сорок четыре его романа, получила премию за мастерство перевода, а Дик Фрэнсис побил в Чехии рекорды самой Агаты Кристи.)
— От чего вы пытаетесь отвлечься? — спрашивают журналисты. — Почему переводите именно эти книги? И почему только этого автора?
— Потому что в них добро всегда побеждает, а зло наказывается. К тому же автор неохотно посылает людей в тюрьму, — отвечает Ярослава Мосерова. — Если уж какого-нибудь мерзавца нужно наказать, то он, скорее всего, или упадет со скалы, или погибнет в катастрофе, — добавляет она.
На дворе семидесятые, и слово «тюрьма» настораживает чехословацких журналистов. Возможно, им даже не очень-то хочется видеть это слово напечатанным, и они ищут, чем бы его заменить.
— Ну что ж… — переводчица старается угодить им, — еще мне важно, что у него никто, кроме убийцы, не думает в первую же минуту об алиби.
03
Пани Адамцова звонит Зденеку на мобильный. Она уже один раз звонила, но он не взял трубку.
— Где ты, сынок? — спрашивает мать.
— А где мне быть? — отвечает Зденек и отключается.
77
Вацлав Гавел для Ярославы Мосеровой — маленький мальчик, который на фотографии стоит в коротеньких штанишках рядом с ней и Боженой. Их семьи дружили. Сестрам семь и девять, а Гавелу — три.
Сын рассматривает снимок и спрашивает:
— Мама, а о чем вы разговаривали с паном Гавелом?
— Ни о чем, Томаш! — возмущается мама. — Мы не обращали на него внимания. Он для нас был слишком маленьким.
03
Канистра Зденека Адамеца уже наполнена.
87
Про врача Ярославу Мосерову рассказывают, что она лечила человека, у которого взрыв газа не сжег только то, что было у него под плотными шортами. И руки, так как он держал их в карманах. Он был молодым скрипачом, незадолго до взрыва закончил консерваторию. Через год после трансплантации он снова начал заниматься, но не мог долго стоять со смычком в руках. Уже через десять минут у него пропадала всякая охота играть. Так как его врач была из семьи, в которой дети должны были отличать Моне от Мане и играть на фортепьяно, она начала разучивать с пациентом дуэт Корелли.
Чтобы соответствовать уровню выпускника по классу скрипки, хирург Ярослава Мосерова, которой было уже за пятьдесят, сама стала брать уроки музыки. Когда они играют вместе, юноша выдерживает целый час.
Так они играют в течение трех лет.
А потом выступают на европейском конгрессе пластических хирургов и исполняют Яначека.
Теперь у Ярославы Мосеровой появляется замысел сценария художественного фильма.
Мать нечаянно поранила дочери щеку. История начинается с того момента, когда девочка уже подросла, у нее шрам на красивом личике, интересная работа и много друзей. Все хорошо, если не считать, что мать гложет чувство вины. Она тиранит дочь нездоровой заботой. Вина — смысл ее жизни.
Сценарием заинтересовался Эвальд Шорм, легенда чешской «новой волны», молчащий уже почти двадцать лет — приблизительно с момента гибели Палаха. Он хочет снимать фильм, но не хочет писать сценарий. Говорит, пускай напишет она сама. Ярослава сопротивляется, тогда режиссер объясняет, как это делается: слева на странице то, что мы слышим, например, сигнал автомобиля, справа — то, что видим, например, что заслонка отодвигается.
Роль матери сыграет подруга Ярославы — бывшая жена симпатичного молодого человека, сироты, который захаживал после войны к Мосерам. У него не было родных, а хотелось, чтобы кто-нибудь намазал ему хлеб маслом и даже накричал на него, что понятно: он ведь нуждался в семье. Подругу-актрису зовут Яна Брейхова, а ее бывший муж, тот, что мечтал о хлебе с маслом, — Милош Форман.
Фильм сняли, но его нельзя назвать так, как хочет сценаристка. А она хотела бы: «Белая ложь».
Слово «ложь», также как и слово «правда», в искусстве запрещено, и в период нормализации ни одно из них нельзя употреблять. Другая легенда чешской «новой волны», Вера Хитилова, не смогла использовать в своем фильме словосочетание «я думаю». «Я думаю, что…» — довольно медленно говорил актер, а приемная комиссия объявила, что это выглядит слишком многозначительно — такое можно по-разному интерпретировать. А одну сцену, когда у мужчины захлопнулась дверь в туалете и он кричит «Я заперт!», Вера Хитилова была вынуждена целиком вырезать.
Поэтому новый фильм Эвальда Шорма называется «Собственно, ничего не случилось».