Советскими историками отмечалась скудость сообщений древних авторов о готах III—IV вв., их противоречивость, тенденциозность, фрагментарность, наличие в источниках этнической путаницы. Так, А.Д. Дмитрев и О.В. Кудрявцев указывали на то, что писатели III—IV вв. переносили на готов историю гето-фракийских племен[40]. В исследованиях М.Ю. Брайчевского и А.Д. Дмитрова отмечалось, что скифы в письменных источниках III—IV вв. — это конгломерат племен, куда входили и готы[41]. Наиболее полную картину участия готов в войнах с Римской империей среди разноэтничной массы варваров, а также взаимоотношений между этими племенами дал в ряде своих исследований А.М. Ременников[42]. Его работы отличают широкий исторический подход, привлечение большого круга письменных источников, их всесторонний анализ. А.М. Ременников не уделяет специального внимания готам и рассматривает их в числе других племен Подунавья и Северного Причерноморья, сыгравших большую роль в падении Западной Римской империи. Он показал трудности вычленения готов из той массы варварских племен, о которых пишут древние авторы, и связь их упоминаний в значительной степени не только с литературной традицией, но и с представлениями самих римлян о варварском мире, в котором жили и готы, как о мире полиэтничном, отличавшемся и по уровню своего общественного развития.
Когда в конце XIX в. на помощь историку пришла археология с ее практически неисчерпаемым фондом источников, ожидалось, что широкое использование археологического материала позволит не только компенсировать так или иначе недостаток письменных источников, но обеспечит историческому исследованию более материализованный характер. В частности, изучение германских племен могло бы получить новый импульс. Однако здесь мы сталкиваемся с парадоксальным фактом: именно развитие археологических знаний в значительной мере определило кризис готской проблемы. Прежде отрывочные свидетельства древних авторов о расселении «самого талантливого народа эпохи Великого переселения народов»[43] могли комментироваться тем или иным историком весьма субъективно, открывая широчайшие возможности по части произвольных построений и предположений. Но археологический аспект исследования перевел проблему в пространственно-временную плоскость: каждая археологическая культура представляла собой прежде всего хронологическую и территориальную определенность. Естественно, и готская культура не могла быть в этом отношении исключением. Открытие в 1899 г. памятников Черняховской культуры, этническая интерпретация которой до настоящего времени остается спорной, явилось важным фактором, давшим импульс дальнейшему развитию готской проблемы. Известный русский археолог В.В. Хвойка, открывший и первым исследовавший памятники этой культуры, трактовал ее как славянскую, являющуюся связующим звеном между древностями зарубинецкой культуры и более поздними памятниками древнерусской истории[44]. Однако в немецкой историографии появилась другая концепция. Высказанная впервые в работе П. Райнеке[45], она трактовала черняховские древности как следы пребывания готов в Восточной Европе в IV в. Подключение к исследованию истории готов археологии поставило перед исследователями вопрос о степени соответствия письменного материала археологическому. В готской проблеме появился новый аспект. Необходимо было выделить и показать определенную группу памятников материальной культуры III—V вв., относимую к готам. Эта группа должна была занимать территорию, которая совпала бы с областью заселения готских племен по данным письменных источников. Однако в археологических исследованиях до сих пор существуют самые полярные мнения по проблемам принадлежности готам тех или иных памятников материальной культуры. В частности, есть тенденция приписывать готам все сколько-нибудь заметное и яркое в восточноевропейских древностях первой половины I тысячелетия н.э. Памятники Черняховской культуры, выемчатые и перегородчатые эмали, двущитковые пальчатые и другие фибулы с антропоморфными и зооморфными изображениями (так называемые Bugelfibeln) — все это провозглашалось немецкими археологами элементами готской культуры[46].
41
Брайчевский М.Ю. О некоторых спорных вопросах... С. 80—84; Он же. Некоторые данные... С. 8—12; Дмитрев А. Д. Народные движения... С. 97—100.
42
Ременников А.М. Борьба племен Северного Причерноморья...; Он же. К истории сарматских племен... С. 380—413.
44
Хвойка В.В. Древние обитатели Среднего Поднепровья и их культура в доисторические времена. Киев, 1913.
45
Reinecke P. Aus der russischen archäologischen Literatur // Mainzer Zeitschrift. 1906. Jg. 1. S. 42—50.
46
Brenner E. Die Stand der Forschung über die Kultur der Mehrowingerzeit // Bericht der römisch-germanischen Kommission. 1912. Bd. VII. S. 1—109; Schindler R. Die Besiedlungsgeschichte der Goten und Gepiden im unteren Weichselraum auf Grund der Tongefäße. B., 1940; Blume E. Die germanischen Stämme und die Kulturen zwischen Oder und Passarge zur römischen Kaiserz>it. Würzburg, 1912—1915. Bd. I—II; Beninger E. Der westgotisch-alanische Zug nach Mitteleuropa. Leipzig, 1931; Idem. Die germanischen Bodenfunde in der Slowakei. Leipzig, 1937; Ebert M. Ausgrabungen bei dem Gorodok Nikolajewka am Dnjepr Gouv. Chersoń // Praehistorische Zeitschrift. В., 19ІЗ. Bd. V, H. 1/2; Tackenberg K. Germanische Funde in Bulgarien. Sofia, 1929; Idem. Zu den Wanderungen... S. 268—295; Idem. Die Wandalen in Niederschlesien. B., 1925; Werner J. Eine ostgotische Prunkschnalle von Köln-Severinstor // Kölner Jahrbuch für Vorund Frühgeschichte. Köln, 1958. Bd. 3. S. 55—61; Idem. Die archäologischen Zeugnisse der Goten in Südrussland, Ungarn, Italien und Spanien//I Goti in Occidente. Spoleto, 1956. S. 127—130.