Вот его комната, в которой он прожил несколько лет. Дверь оказалась закрытой — пусть так. Возможно, это к лучшему: вряд ли он увидел бы там то, что оставил. Одним разочарованием меньше. А вот комната Оля, которую однажды утром он тайно покидал. «Гоу-гоу!..» А там маячила спина Удава… Больше не хотелось насиловать память ненужными воспоминаниями, — если бы не сегодняшняя встреча с Оля, он и об этом не вспоминал. Развернулся бы, вот так, и ушел. Вот-так, вот-так… — ступени те же, только стали покатыми. В фойе, заметив стенное зеркало, Никита невольно остановился: действительно, как он и предполагал, — эхо пришло здороваться с эхом: некогда прямые и даже чуть вздернутые плечи стали похожие на старые ступени.
5
— Я не опоздал? — бодрым, веселым голосом спросил Никита, когда Оля буквально выпорхнула из машины к нему навстречу.
— Что ты, Ник! Такие гости, как ты, не опаздывают, потому что ожидать их — неописуемое удовольствие!
— Оля, честное слово, меня смущают твои признания!.. — Ник огляделся, но утренних попутчиков Оля не заметил.
Оля подошла вплотную и положила ладошки ему на грудь, чем еще больше смутила:
— Ничего, Ник! Вот уедешь… Надеюсь, уже не навсегда… — Оля сделала, вернее, откровенно сыграла паузу: — Вот уедешь, и будешь помнить… До следующего приезда… Садись вперед, я по пути, насколько возможно, буду объяснять тебе, что у нас тут понастроили за твое отсутствие.
Никита вместился в кабину, и вдруг перед ним возникла страховитая физиономия, нос от которой почти уперся ему в лицо, как грозящий пистолет. Никита содрогнулся, — показалось, что взъерошилась, как кошка, и отпрыгнула в тень какая-то опасность. Его замешательство заметили: в водянистых крокодильих глазах, лупящихся над основанием носа, мелькнул злорадный огонек. Показалось? Такое бывает, когда в гулком темном коридоре вдруг шумно наталкиваешься на что-то живое… «Кто это?!» — нелепый вопрос, маскирующий подобное смятение.
— Никита! — он почти непроизвольно, оборонительно-предостерегающе, протянул руку.
Человек оскалился, сморщив непомерных размеров нос, и, неестественно преклонив голову, как будто потешаясь, вдруг поймал только кончики пальцев доверчивой ладони Никиты и проделал характерные движения жернов, как будто что-то перетирал в своей волосатой длани.
— Вано, поехали! — властно прерывая затянувшееся рукопожатие, приказала Оля водителю.
Странный человек, подумал Никита, пытаясь избавиться от неприятного впечатления.
Кроме мощного клюва, у незнакомца были и другие достоинства. Он был крепкого телосложения, с коричневым лицом, изборожденным рубцами, иногда остающимися от юношеских угрей, и явными шрамами от ран. Коротко стриженные седые волосы топорщились на его голове, имевшей форму дыни, ориентированной острым концом (носом, надменно сморщенным) вперед, к лобовому стеклу. Все это делало необычного субъекта похожим на ежика-альбиноса, с карикатурными глазами навыкат, битого и общипанного жизнью, и загоревшего, по случаю, на южной каторге. Так Никита мысленно отомстил носатому за свое неожиданное смятение, но полностью восстановить утреннее настроение все же не удавалось. Ему казалось, что водитель читает его мысли. Оля что-то рассказывала с заднего сиденья, Никита кивал, не понимая смысла. Вано? Напоминает что-то занятное, из прошлой жизни… Вот ресторан, возле которого Никиту ударила машина.
…Тогда они с Удавом успели основательно продрогнуть, пока приехала скорая помощь. К тому времени Удав уже окончательно оправился от приступа. Прямо в салоне скорой помощи ему сделали укол и, подвезя к общежитию, отдали на руки студентам, которые проводили его в комнату на «заслуженный отдых» (шутка Ника). Ника отправили в больницу, где он с ушибом и вывихом ноги пролежал несколько дней. Его навещали друзья и подруги, редкую дань внимания жертвовал и Удав, которого Ник, как ни крути, спас от гибели. В один из вечеров, когда дело шло на поправку, Удав, в общих чертах, поведал ему свою историю детства.