Портрет Никанорыча в сильноплюсовых очках, уже много лет висел на заводской доске почета, а его рабочее место было украшено множеством красных вымпелов. Но Яков Никанорович не зазнавался, и вел себя с коллегами кротко и вежливо. Никанорыч не имел жены и жил один, хотя и находился уже в солидном возрасте. Сплоченный коллектив бригады, со временем, перестал обращать внимание на странности безобидного Якова.
Начальник цеха в нем души не чаял. Если приходила какая-нибудь государственная комиссия, ее сразу вели к Якову Никаноровичу. Станок его выделялся идеальной чистотой. Он был тщательно смазан и сверкал как бриллиант. Никанорыч ни когда не пользовался ветошью из общего бака. Он приносил из дома чистые белые тряпочки и тщательно протирал ими орудие производства. Станок Никонорыча был чище чем шея бригадира. Восхищенные члены комиссий хвалили начальника цеха и выписывали ему денежные премии.
И хотя Яков не пил, не курил, одевался он вызывающе бедно. Практиканты щеголяли в кроссовках Адидас и спортивных костюмах Найк, технологи донашивали Мальвины и рубашки апаш, администрация - костюмы фабрики Большевичка, а Никанорыч как пришел на завод в олимпийке и техасах, так в них и ходил.
А еще передовик ненавидел праздники и выходные, те дни, когда на завод никого не пускали. С самого раннего утра он стоял у проходной и жалобно умолял охрану пропустить. Сторожа оставались непреклонны. И Яков, после нескольких часов однообразных уговоров, тоскливо брел домой.
- Никанорыч, ну че ты приперся? Подождал бы до понедельника. - Говорил начальник цеха.
- Так ведь руки, руки по работе скучают! Волновался Яков Никанорыч и воровато озирался.
Наблюдать за работой ударника приезжали молодые специалисты из других городов. Юные токари удивленно переглядывались меж собой. Инструмент Никанорыча был как новый, движения отточены и строго функциональны, брака не было вообще.
Передовик не терял ни секунды рабочего времени. А с каким лицом он смотрел на вращение барабана передней бабки! Описать словами этот сложный клубок эмоций просто не представляется возможным. За это молодые специалисты прозвали Якова Никаноровича - Отелло. Так это прозвище и осталось за ним, вплоть до последнего дня работы. Никанорыча уже хотели выдвигать кандидатом в народные депутаты, но все изменил случай...
Все было как всегда. Грязные и шумные станки рабочих стихли, и в вечерней тишине цеха выделялся лишь чистый голос станка Отелло. Все разошлись по домам. Директор тоже засобирался, он с отеческой улыбкой потрепал ударника по плечу и со спокойной душой уехал. Никанорыч остался один.
В эту роковую, для Отелло, ночь, на охрану территории заступил новый сторож. Его забыли предупредить, что Яков Никанорович допоздна задерживается на работе.
Стемнело. Охранник в своей будке пил чай, как его внимание привлекли светящиеся окна производственного здания. И он пошел посмотреть, все ли в порядке. В цехе ярко горели огни. Из динамиков лилась песня "Дельтоплан", в исполнении Валерия Леонтьева. Немолодой передовик, в дорогом розовом пеньюаре, вожделенно прижимался к задней бабке своего станка. Он исполнял огненный танец любви. Егоморщинистое лицо озарялось вспышками яростной страсти. Эта поражающая воображение картина, так потрясла сторожа, что он немедленно позвонил начальнику цеха, после чего навсегда покинул свой пост.
Минут через двадцать прибыла администрация. В полном составе. Никанорыч к тому времени переместился к передней бабке и ни чего не замечал вокруг. Его очки посылали стрелы страсти в неосвещенные уголки помещения. Станок заметно вибрировал. И когда лицо ударника исказила волна оргазма, и его член низверг в чрево станка мощные струи, кто-то не выдержал и закричал.
- Что ж ты делаешь, Никанорыч? - Взревел начальник цеха, и передовик очнулся...
Несколько долгих секунд Яков Никонорович непонимающе смотрел на свое начальство, потом стремительно запахнул пеньюар и выскочил из цеха. И долго еще стояли оставшиеся, боясь нарушить наступившую тишину хоть единым звуком…
Ода серому цвету
Сидел я дома. Месяца четыре. В коммуналке на Итальянской. Денег нет, работы нет, слушаю радио. Хотя посмотрел бы и телевизор, но его тоже уже нет. Мысли в башку лезут исключительно хуевые. Больше, конечно, про жратву. И про покурить.
Кормили меня тогда соседи, правда они об этом не знали. И поэтому приходилось вести ночной образ жизни. Я с нетерпением дожидался темноты, когда последняя соседка наконец-то соизволит посрать перед сном, выжидал минут двадцать, и, стараясь не шуметь, крался на кухню.
В удачный день удавалось поживиться жирным борщом с мясом, ну а когда не перло, то отсыпать какой-нибудь гречи. Перед тем, как пойти на кухню, я очень любил полистать «Книгу о вкусной и здоровой пище». Совмещал приятное с полезным. Я не только повышал и без того дикий аппетит, но и узнавал много полезного о питательных свойствах различных продуктов. Благодаря полученным знаниям, я выбирал наиболее калорийную и высокобелковую пищу. Из того что было. Хотя иногда случались черные дни, когда соседи лишали меня свободы выбора, и поживиться было вообще нечем. Тогда я ложился спать голодный и злой.
И вот как-то утром меня разбудил звонок в дверь. Это меня очень удивило. Со старыми друзьями я не общался очень давно, а новых, естественно, не было. Голодный нищий не нужен ни тем, ни другим. Ну и вот, открываю я дверь, и вижу старинного приятеля. Илью. С пивом! Вот охуительно, живой человек, веселый, выпить принес. Я о таком счастье и думать забыл. Пьем пиво, веселимся, и между делом он мне рассказывает, что зацепил в МаниХани тетку. Лет за тридцать. Оперную певицу. И теперь на правах хахаля прекрасно проводит время в ее компании. И, мол, если я сегодня свободен, и прилично оденусь, то можно сходить на вечеринку. А я был тогда настолько свободен, что мне эта свобода уже обрыдла. Я сразу же дал согласие, только уточнил насчет жратвы. Будет - не будет. Все оказалось замечательно. И поесть будет, и выпить. Я достал свой костюм, который не одевал несколько лет, некуда было, и мы поехали.
Приезжаем к Прибалтийской. Дом на берегу Финского залива. Подходим к двери, из-за нее доносится смех и звуки джаза. Хозяйка квартиры открыла дверь, с любезной улыбкой предложила надеть тапочки и провела вовнутрь. И тут я оказался в гигантских двухэтажных хоромах набитых дамами в вечерних туалетах и немногочисленными солидными мужиками. Лабухи вживую играли джазовые стандарты, кто-то танцевал, кто-то негромко разговаривал, а с кухни пахло жратвой. После моих тоскливых голодных будней мне показалось, что я выиграл в лотерею.
Первым делом я плотно закусил. Захотелось выпить, а кроме шампанского ничего и нет. Я стал осторожно зондировать почву на этот счет, и очень быстро нашел сторонника в лице какого-то толстого нового русского. Взяли себе литр, а дамам еще шампанского. Становилось хорошо, и я понял, что очень люблю джаз.
Люди, которые меня окружали, оказались всякими там театральными режиссерами третьей руки, художниками и просто толстосумами приобщившимися к культурному отдыху. Водку разливали под столом, не принято у них было ее пить. Сначала втроем, с Ильей и новым русским. Потом присоединился барабанщик из джаза. Он играл как раз напротив стола и жадными глазами наблюдал за нашими манипуляциями. Мы с радостью ему наливали в перерывах.
Потом дамы, привлеченные безудержным весельем, тоже начали побухивать. Для начала немного поломавшись. Из приличия. Следующие бутылки мы уже не прятали. И так все было понятно. Джаз зазвучал громче и веселей. Дамы помолодели и выглядели уже лет на тридцать. Я танцевал всякие там мазурки и прижимался к их бюстам. Мне было хорошо. Впервые за много месяцев. Теткам льстило внимание такого молодого мужчины как я. Они глупо хихикали и спрашивали про мое семейное положение. Я рассказывал анекдоты про поручика Ржевского и произносил тосты.