Уставший от метания бутылок Чао-Чао пошел проветриться на улицу и попал в кутузку. Его поймали менты, когда он мочился на их родное отделение. Мирошник пошел в концертный зал и уснул на подпрыгивающей от децибел колонке возле сцены. Ну а я умудрился поучаствовать в конкурсе. Суть его была такова: тот, кто громче всех проорет в микрофон название группы Great Sorrow, получит какой-то символический приз. Я прорвался на сцену, и истошно возвопил в микрофон:
— Сатана-а-а-а-а!!! — В тот момент другое прошло не могло прийти в голову.
Это было первое и последнее мое посещение клуба «Вулкан». Его в прежнем виде уже не существует, а вот группа Great Sorrow пару лет назад дала концерт в своем «платиновом» составе…
Нева без гранита
В молодости, осваивая секреты профессии режиссера массовых праздников и гуляний, оказался я в населенном пункте под названием «Павлово на Неве». Нашу группу отправили туда для подготовки и проведения широкомасштабного празднования Дня Победы.
Этот населенный пункт представляет собой нечто среднее между городом и деревней. Разруха, типичная для области, нищее население и отсутствие хоть какого-то культурного досуга. Ну, кроме как набухаться.
И понятно, что приезд кучи девиц из Петербурга взбудоражил местную молодежь, которая изнывала от скуки и не знала, куда деть свою необузданную энергию. Мужчин среди приехавших было всего четыре: трое студентов (Горби, КожаГолова и я) и старичок — руководитель.
Поселили нас в здании детского сада, и к вечеру, около входа, начали собираться местные. Первым пустил струйку поноса КожаГолова. Он случайно посмотрел в окно, и увиденное его так потрясло, что до конца поездки он закосил под дизентерию и почти не выходил на улицу.
— Ты видел? — Вбежав в мою комнату с испуганными глазами вскричал он.
— Не, а что случилось?
— Там куча местных, с арматурой. Я пас! Сказал КожаГолова и заперся в комнате.
Я выглянул на улицу и увиденное мне тоже не понравилось. Хотя молодые люди и не проявляли агрессии, их манера одеваться и лица не гармонировали с представлением об образе интеллигентного человека. Палка у одного из них действительно была, но помахивал он ей, чтобы скрыть свою робость от возможной встречи с дамами. Это я потом понял, а пока существовала дилемма: выходить страшновато, а не выходить — нельзя. К тому же я был не один, со мной приехала и моя будущая жена. Мы учились вместе.
— Ну что, Сережа, сказал я Горби, пошли покурим?
— А КожаГолова хуля? Спросил Горби.
— Понос у него. Типа.
— Понятно… Сказал Горби и мы пошли.
Пытаясь казаться равнодушными, мы вышли на улицу. Закурили. Местные на секунду затихли, и к нам направился один из них. Самый смелый, и, как потом оказалось, не самый умный. Тупой, короче. Для поддержания разговора он стрельнул сигарету. Постепенно подошли и остальные. Горби, как рыба, молчал. Пришлось отдуваться мне. И отдувался я так до самого отъезда, ибо Сережа не желал вступать в диспуты с местным населением, а КожаГолова не выходил из комнаты. Так вот, как и следовало ожидать, парней интересовали только наши одногрупницы. Я сказал, что приехал с подругой, а остальные вроде как свободны, но требуют к себе светского обращения. На том и разошлись. Пацаны решили, что я рубаха-парень, а горби просто угрюмый, но тоже ничего. А КожеГолову, похоже, так никто и не заметил.
Но я понимал, что главное еще впереди. Ведь когда люди начинают нормально относится друг к другу? После того, как вместе нажрутся водки. А то, что выпить придется обязательно — я не сомневался.
Жизнь меж тем шла своим чередом — репетиции, обеды, прочие пустяшные дела. Но незабываемые и самые светлые воспоминания оставили наши утренние променады на берег Невы. Он находился сразу за детским садом, где мы проживали. Так что КожаГолова, на этот период времени, забывал о своей мифической диарее и составлял нам с Горби компанию.
Как прекрасен берег Невы в утреннем тумане! И не в привычном граните, а поросший лесом. Теплым майским утром, перед завтраком, мы садились на какую-нибудь лодку и курили, глядя на реку. Покой и умиротворение. Благодать. Молодость и вся жизнь впереди…
И вот, однажды вечером, ко мне в комнату пришло несколько местных парней. Была пятница, и приобретенный условный рефлекс требовал от них каких-то действий. Один сразу привлек внимание своей внешностью. Он был высок, жилист и широкоплеч. Брутальное лицо со шрамом и обритый наголо череп. Я рассказал анекдот — он молчит. Ноль эмоций. Я пошутил — молчит. Все общаются — молчит. Только смотрит глубоко посаженными глазами. И тут я возьми да и скажи:
— Может, выпьем, пацаны? Это лысый меня вывел из равновесия своим угрюмым молчанием. Пацаны оживились, но сразу как-то поскучнели.
— Денег нет… Сказал один из них. Лысый продолжал молчать.
— Ладно, у меня есть немного. Сказал я. — Только поздно уже, лабаз закрыт.
— Пошли, у Кузьминишны самогонки возьмем, повеселев, сказал мне один из них — знаток местной ночной жизни.
И мы пошагали с ним какими-то буераками на окраину поселения. Остальные, вместе с угрюмым лысым, пошли на берег томительно ожидать.
Приобретение самогона не заняло много времени, и вскоре мы все, сидя на лодке и глядя на ночную Неву, сделали по первому глотку. И когда алкоголь скруглил углы окружающей действительности, лысый внезапно открыл рот и пошутил. Это было неожиданно. И пошутил на удивление смешно. Прошло еще немного времени, лысый освоился и начал жечь глаголом. Он проявлял чудеса изобретательности, насыщая слог неожиданными оборотами. Его повествование, полное матафор и гипербол, радовало слух и веселило сердца. Спичи, бурлески и забавные истории из жизни сыпались как из рога изобилия. В конце праздника, потрясенный талантом этого виртуоза устной речи, я пригласил его в гости. В Петербург. Это был великолепный вечер.
А на следующий день уже был праздник настоящий — День Победы. Мы пели песни с ветеранами, было много водки, маршей и пьяных. Население «Павлово на Неве» праздновало, как умеет, но от души. В общем, праздник прошел почти без эксцессов. Почти оттого, что Горби быстро набрался и слонялся по поселку в танкистском шлеме крича:
— Я немецкий летчик! И его даже не побили.
А утром, 10 мая, все мы погрузились в автобус и увезли свое похмелье домой, в Петербург. Лысый так и не приехал. И больше я его не видел…
Случай у городской библиотеки
- Шуряй! Шуряй! — Как бы издалека ввинчивался в мозг чей-то крик. Я заметался в лабиринте сна и вынырнул в явь, которая оказалась похмельным воскресеньем. На часах было 9 часов утра.
Жил я тогда на первом этаже вместе с родителями. Выглянув в окно я увидел Сергея Истомина. Он сидел на лавочке возле моего подъезда в каком-то томлении, и кричал. Его крики разбудили не только меня, но, к сожалению, соседей и родителей. Разбуженные рано соседи смолчали — Сергей выглядел широкоплечим богатырем c руками в шрамах от неудачно сведенных татуировок. Но, не смотря на брутальную внешность, он был очень душевным, добродушным и интеллигентным парнем. Соседи этого не знали.
— Саша, это твой друг? — Недовольно спросила мама.
— Ну так, знакомый… — Сказал я и торопливо вышел на улицу. Мне было неловко. Усатые мужчины в посеревших от времени майках, с сигаретами в зубах, следили из-за кухонных мутных стекол.