Мистер Фримен вздыхает.
— Никакого воображения. Вы что, тринадцатилетние? Четырнадцатилетние? Вы уже должны позволить своим творческим способностям вырваться на волю! Это старый глобус, который моя дочь гоняла по моей студии, когда на улице было слишком сыро для игр на воздухе.
Однажды Дженни поставила свою ногу прямо на Техас, и Соединенные Штаты обрушились в море. И вуаля! — идея! Этот сломанный шар можно использовать, чтобы выразить такие сильные впечатления — вы можете нарисовать картину с глобусом и с людьми, улепетывающими от дыры, с мокроносым псом, жующим Аляску — возможностям нет числа. Это почти на грани возможного, но вы вполне в состоянии выразить это.
Каково?
— Каждый из вас вытащит из глобуса по одной бумажке.
Он проходит по классу, чтобы мы могли вытащить из центра земли клочок красной бумаги.
— На этих бумажках вы найдете одно слово, название одного объекта. Я надеюсь, вы его полюбите. Вы проведете остаток года в обдумывании, как превратить этот объект в предмет искусства.
Вы будете лепить его. Вы будете рисовать наброски, делать его из папье-маше, изображать его на гравюрах. Если мы договоримся с преподавателем информатики, то у вас будет лабораторная по компьютерному моделированию этого предмета. Но что из этого нужно извлечь — к концу года вы должны понять, как добиться того, чтобы ваш объект что-то нес в себе, выражал эмоции, говорил с каждым, кто посмотрит на него.
Кое-кто стонет. У меня сводит зубы. Он действительно заставит нас делать это? Все слишком походит на розыгрыш. Он останавливается у моего стола. Я опускаю руку на дно глобуса и выуживаю бумажку. «Дерево». Дерево? Это слишком просто. Я научилась рисовать дерево еще во втором классе. Я тянусь за другим клочком бумаги.
Мистер Фримен качает головой.
— Ах-ах-ах, — говорит он. — Ты уже выбрала свою судьбу, и не можешь ее изменить.
Он достает из-под гончарного круга бадью с глиной, отковыривает круглые куски размером с кулак и бросает каждому из нас. Затем делает радио громче и смеется.
— Добро пожаловать в путешествие.
Испанский
Моя учительница испанского решает попробовать весь год обходиться без использования английского на своих уроках. Это забавно и небесполезно — так намного проще не обращать на нее внимания. Она общается с нами преувеличенно экспрессивными жестами и лицедейством. Это все равно, что говорить с классом шарадами. Она произносит предложение на испанском и прикладывает тыльную сторону ладони к своему лбу.
— У вас жар! — произносит кто-то из класса. Она качает головой и повторяет жест.
— Вам дурно!
Нет. Она выходит в коридор, затем врывается в двери, выглядя при этом деятельной и растерянной. Поворачивается к нам, изображая удивление при виде нас, затем повторяет пантомиму с прикладыванием руки ко лбу.
— Вы заблудились!
— Вы злитесь!
— Вы ошиблись школой!
— Вы ошиблись страной!
— Вы ошиблись планетой!
Она пытается еще раз и хлопает себя по лбу так сильно, что немного пошатывается. Ее лоб становится таким же розовым как губная помада. Догадки продолжаются.
— Вы не можете поверить, что в этом классе так много детей!
— Вы забыли, как говорить по-испански!
— У вас мигрень!
— У вас будет мигрень, если мы не выясним это!
В отчаянии она пишет предложение на испанском языке на доске: «Me sorprende que estoy tan cansada hoy (Удивительно, что я так устал сегодня)». Никто не знает, что оно означает. Мы не понимаем по-испански — поэтому мы и здесь. Наконец, какой-то умник достает Испано-Английский словарь. Остальную часть времени мы тратим, пытаясь перевести предложение. Когда звонит звонок, у нас получается что-то вроде «использовать день, чтобы удивиться».
Домашняя работа
Мои первые две недели в школе не приводят к ядерной катастрофе. Хизер из Огайо сидит со мной на ланче, и звонит поговорить о домашнем задании по английскому. Она может разговаривать часами. Все, что мне нужно делать — это пристроить телефон около уха и перебирая витки провода, в нужных местах говорить «угу».
Рэйчэл, а так же все те, кого я знала в течение 9 лет, продолжают меня игнорировать. В холле часто на меня кто-нибудь налетает. Несколько раз мои книги случайно выбили из рук, и они упали на пол. Я стараюсь не зацикливаться на этом. В конце концов, должно это когда-то закончиться.
Первое время мама была довольно хорошей. Готовила обед утром и ставила его в холодильник, но я знала, что этому придет конец. Приходя домой, я застаю записку «Пицца. 555-4892. Поменьше чаевых на этот раз». К ней прилагается двадцатидолларовая купюра.