Родители не воспитали во мне религиозных чувств. Мы поклоняемся единственной троице – Виза, Мастер Кард и Американ Экспресс. Наверное, я не просекаю этих наших чирлидерш, потому что не ходила в воскресную школу. Видимо, тут какое-то чудо. Иначе быть не может. Как еще они могут в субботу спать с футболистами, а в понедельник возрождаться в виде богинь-девственниц? Они будто существуют в двух реальностях одновременно. В одной Вселенной – такие красотки с ровными зубами, длинными ногами, в дизайнерских шмотках, на шестнадцатилетие каждой в подарок по спорткару. Учителя им улыбаются и ставят «отлично» ни за что. Они знают всех сотрудников по именам. Они – Гордость Троянцев. Ой, простите: Гордость Синих Дьяволов.
Во Вселенной № 2 они устраивают крутые вечеринки – на которые можно заманить даже студентов. От них несет мужиколоном. На весенние каникулы они арендуют приморские домишки в Канкуне, а перед выпускным делают аборты по оптовой цене.
И все же какие милочки. Они подбадривают наших мальчиков, подталкивают их к насилию и, будем надеяться, к победе. Наши ролевые модели – Девушки, Которым Дано Все. На спор: ни одна из них не знает, что такое заикаться, облажаться, почувствовать, что мозги превратились в манную кашу. У всех дивные губки, аккуратно подведенные красным и отлакированные до блеска.
После праздника меня случайно сталкивают вниз с третьего ряда трибуны. Если у меня появится свой клан, мы будем называться «Античирлидерши». И не будем сидеть на трибунах. Будем бродить под ними, устраивая всякие мелкие шабаши.
Антоним «вдохновения»… «выдохновение»?
Целую неделю после праздника я рисую акварели деревьев, в которые попала молния. Пытаюсь сделать деревья мертвыми, но не совсем. Мистер Фримен мне про них ни слова. Только поднимает брови. Одна картинка такая темная, что дерева почти не видно.
Вляпалась не одна я. Айви вытащила слово «Клоуны». Объявила мистеру Фримену, что терпеть не может клоунов: клоун ее в детстве напугал, она потом ходила к психологу. Мистер Фримен на это: страх – прекрасная отправная точка для творчества. Еще одна девица ноет, что «Мозг», с ее точки зрения, какая-то гадость. Ей бы «Котиков» или «Радугу».
Мистер Фримен всплескивает руками.
– Довольно! Попрошу посмотреть на книжные полки. – Мы послушно смотрим. Книги. У нас тут урок рисования. Нафиг нам книги? – Кто недоволен, может ознакомиться с творчеством великих мастеров. – Вытаскивает целую охапку книг. – Кало, Моне, О’Киф, Поллок, Пикассо, Дали. Они не жаловались на свой предмет, они из каждого предмета вычерпывали весь смысл до донышка. Да, их школьный совет не заставлял рисовать с руками, связанными за спиной, у них были покровители, которые понимали, что им нужны деньги на самое необходимое: бумагу и краски…
Вой в классе. Опять завелся про школьный совет. Школьный совет сократил ему бюджет на расходные материалы, сказал, что хватит прошлогодних запасов. Никаких новых красок и бумаги сверх нормы. Теперь будет брюзжать до конца урока, сорок три минуты. В классе жарковато, всюду солнце и испарения красок. Трое спят мертвым сном – с подергиваньем век и храпом, все как положено.
Я не сплю. Вырываю страничку из тетради, ручку, изображаю дерево – как рисовала во втором классе. Бредятина. Сминаю страничку в шарик, выдергиваю еще одну. Во проблема – изобразить дерево на листе бумаги. Две вертикальные линии – ствол. Парочка толстых веток, несколько веточек потоньше, куча листьев, чтобы прикрыть все ошибки. Рисую горизонтальную линию – это земля, маргаритку, которая растет рядом с деревом. Что-то мне кажется, что мистер Фримен не разглядит в этом никакой особой духовности. Лично я ее там не вижу. Поначалу он мне казался таким классным. А теперь что – бейся мы с этим дурацким заданием вообще без всякой помощи?
Спектакли
В День Колумба у нас выходной. Я иду в гости к Хезер. Хотела поспать подольше, но она такая – «ну пожалуйста-пожалуйста», приходи. По телевизору все равно ничего интересного. Мама Хезер разыгрывает спектакль, будто страшно мне рада. Делает нам по чашке шоколада – берите с собой наверх, пытается убедить Хезер, что нужно позвать целую компанию, да еще и с ночевкой.
– Может, Мелли приведет своих друзей.
Я решаю не упоминать, что в этом случае Рейчел, скорее всего, перережет мне горло и испортит ей новый ковер. Скалюсь, как положено воспитанной девочке. Мама Хезер гладит меня по щеке. Я почти научилась улыбаться, когда от меня этого ждут.
Комнату Хезер обставили, можно хвастаться. У нее она не как у пятиклашки. И не как у девятиклашки. А как реклама пылесосов – везде свежая краска и полоски от щетки пылесоса на ковре. На сиреневых стенах несколько выпендрежных гравюр. В книжном шкафу стеклянные дверцы. Свой телевизор и телефон, домашка аккуратно сложена на столе. Платяной шкаф чуть приоткрыт. Я открываю пошире, ногой. Все ее шмотки терпеливо дожидаются на плечиках, развешанные по типу: юбки вместе, брюки во весь рост, свитера рассованы по мешкам на полках. Комната просто орет: я – Хезер. Почему я так не умею? Нет, я не хочу, чтобы моя комната орала: «Я – Хезер!» – проще повеситься. Но хоть бы шепнула: «Мелинда». Я сажусь на пол и просматриваю ее сидишки. Хезер красит ногти на бюваре и болтает. Она точно будет участвовать в мюзикле. В клан «Музыкашки» так просто не прорвешься. У Хезер ни таланта, ни связей – я ей говорю, чтобы даже и не мечтала попусту. Она считает, что нам стоит попробовать вместе. Я считаю, что она нанюхалась лака для волос. Мое дело – кивать или качать головой, говорить: «Прекрасно тебя понимаю», если не понимаю, и «Да, зря они так», когда вовсе не зря.